Город призраков

— Вы уже обо многом догадались, молодые люди. Да, я действительно удивительно похож на своего отца, графа Дарелова. Я был его поздним ребенком К тому же — внебрачным. Я был бельмом на его глазу. Представляете, человек всю жизнь ратующий за высокую мораль, связался с простой женщиной. Которая от него забеременела. Я считаю… Да, как бы то ни было, но я почти уверен, что граф… мой отец… был психически болен. Здоровый человек не додумался бы до такого. Стерилизация общества — это аномальная идея. И тем не менее он был ей фанатично предан. И сам же стал жертвой этой идеи. Он не мог понять, как аморальные люди могут спокойно жить в этом мире до глубокой стрости. И тогда он решил взять на себя миссию Бога.

— Бог не допускает ошибок, — заметил я. — Граф же, мало того, что уничтожал людей исключительно по своим принципам, сам же этими принципами пренебрег.

— Я абсолютно с вами согласен, — кивнул Модест. И его глаза зажглись нездоровым огнем.

— И тем не менее вы почему-то стали ярым приверженцем этой нелепой идеи, — возразил Вано. — Несмотря на то, что считаете ее страшной.

— Это… — Модест опустил взгляд, и еще более цепко ухватился за одеяло своими костлявыми пальцами. — Безусловно, это случилось не сразу. И мне, пожалуй, теперь трудно объяснить почему такое со мной все-таки случилось. Граф сделал все, чтобы скрыть тайну моего рождения. Правду знала одна моя мать. И только перед самой смертью она мне поведала…

— Полагаю, она умерла от рака? — вставил свои пять копеек Сенечка, не скрывая презрительного взгляда.

— Вы совершенно правы, молодой человек, — кивнул Модест. — Именно. По мнению графа, она была страшно грешна, коль родила без мужа. Чистейшей воды абсурд! Ведь родила-то она именно от него! И это еще раз доказывает, что отец был болен. И тем не менее в его воспаленном мозгу все это как-то укладывалось… Он наказал ее так же, как и других. Его препарат действовал безукоризненно. И он фактически убил ее. Как всегда не пренебрегая при этом всеми атрибутами спектакля. Я имею в виду появление перед смертью привидений-двойников. И мать только когда ее дни уже были сочтены рассказала, кто мой отец…

— И он это признал?

— Более того. Он разыграл свой спектакль до конца. И даже, с определенной точки зрения, честно завершил его. Во всяком случае, он до конца остался верен своим принципам. Он тоже умер от рака. Он убил себя сам. Кроме того, перед смертью он передал мне свои записи, в которых я поначалу ничего не понял… Но гораздо позднее, с годами я все глубже проникал в тайну его жизни, в смысл его философии, в самые недра его болезненной психики. И чем больше я углублялся во все это. Тем яснее осознавал, что мой отец — гений! И я не мог не восхищаться им. И уже не мог не любить его. Во всяком случае, любой гений достоин похвалы и уважения. Идеи старого графа вскоре стали и моими идеями. Они питали мой мозг, мою психику. Постепенно я стал одержим ими. Уже потом я своими руками создал этот музей, посвященный городу и его основателю. Конечно, скрывая свое происхождение. И когда я достиг определенного возраста, то однажды заметил, насколько с каждым годом становлюсь похожим на отца. Благо это я заметил гораздо раньше, чем смогли заметить другие. И благополучно успел изъять все фотографии графа из музейного архива. К счастью, в тот момент приехали родственники графа из-за границы. И я смог устроить все так, чтобы подозрение пало именно на них.

Последние фразы Модест Демьянович произносил уже с трудом, фактически задыхаясь. Лицо его вдруг исказила страшенная боль, тело забилось в конвульсиях.

— Где этот проклятый докторишка! — закричал Вано и бросился к телефону.

Я судорожно стал рыться в коробке с лекарствами. Мои руки дрожали. Я не знал, что нужно искать.

— Модест Демьянович! — крикнул я. — Ради Бога, скажите, какое нужно лекарство?

— Ничего… не надо… Ничего, — простонал учитель, плохо выговаривая слова. — Я, как и отец… Я сам себя наказал… И мне уже ничего не поможет…

Учитель все время хотел за что-то уцепиться. За что-то конкретное, живое, что могло его еще связывать с жизнью. И он судорожно вцепился в руку Сенечки Горелова. И тот вскрикнул от боли. Хватка была мертвой.

— О, Боже, — я суетился возле него, не зная, что предпринять. — Модет Демьянович, скажите, ради Бога, скажите, где формула этого препарата? Оно еще может причинить столько вреда! Пожалуйста!

— Нет… Не… Я его… Я уничтожил… Формулу… И последнее… Я уничтожил с ней… Себя…

Сенечка отчаянно пытался вырваться. Кричал, морщился от боли. Его глаза были полны ужаса.

— Сенечка, — прошептал Модест Демьянович… — Я… Я… Заверши книгу… Только правду…

В один миг лицо учителя преобразилось. И он резко отпустил руку Сенечки. И закрыл глаза. На его лицо легло удивительное спокойствие. Словно и не было этой мучительной агонии. Учитель даже стал как-то меньше ростом. И в его фигуре, и на его удивительно тихом лице, было столько невинности. Что на миг все мне показалось каким-то дурным сном. Разве мог этот сухонький аккуратненький и безвредный старичок оказаться страшным сумасшедшим убийцей!