— Либо судьба сыграла с ним злую шутку, — продолжил за меня Вано. — Он вызывал болезнь искусственно. А сама болезнь настигла его вполне естественным путем. Божья кара, о которой так часто говорил граф, таки свершилась!
Я сгорал от любопытства узнать, каким образом Вано раздобыл это фото. И мой товарищ тут же удовлетворил мое любопытство.
Наконец-то удача повернулась к нам лицом. Вано почти сразу же наткнулся на некоего старичка Котова. В прошлом — фотографа-любителя. И, разговорившись с ним, узнал, что тот когда-то весьма интересовался историей Жемчужного. Даже собирал в альбоме фотографии уважаемых жемчужан. Правда, по причине очень плохого зрения, уже тысячу лет его не открывал. Вано убедил его показать сей ценный экспонат. И среди фотографий достопримечательностей городка он увидел фотографии музея. И не только фасада, который не представлял особого интереса. А, что самое интересное, — экспозиции музея. В том числе и эта фотография. Копия пропавшей. Несмотря на плохое качество и странный внешний вид фотографируемого, Вано тот час узнал в нем Модеста.
— Я тут же вытащил фотку из альбома и показал ее Котову, — продолжал Вано. — А тот даже глазом не моргнул! И довольно уверенно ответил, что это портрет графа. И еще не без гордости заметил, что он единственный в коллекции, поскольку все остальные фотографии графа пропали.
— Он показывал снимок кому-нибудь?
— Я тоже об этом сразу же спросил. Если бы он кому-нибудь показывал это фото, думаю, его уже не было бы в альбоме. Как я и ожидал, старичок только теперь, при мне, вспомнил про этот снимок. Мало того, что он слеповат, глуховат, малость чокнут, у него еще и провалы в памяти. В общем — полный стариковский набор! Но едва вспомнив про это фото, он тут же стал пыжится и заявил, что всем объявит об этом бесценном сокровище. Он ведь единственный его обладатель. Я еле уговорил старичка не делать этого до поры до времени.
— И ты поверил, что он умеет хранить тайну! — я покрутил пальцем у виска.
— Конечно нет! Он готов был тут же бежать и растрепать всему Жемчужному эту новость. И когда я по неосторожности попросил его дать на время это фото, он чуть ли драться не полез. Поэтому я решил действовать хитростью. Я тут же переключил разговор на местные сплетни, незаметно вытащил снимок, а альбом положил назад в ящик. С глаз долой — из сердца вон! И что ты думаешь! Через пять минут он начисто забыл о своем былом увлечении фотографией. Я, конечно, проверил, не водит ли он меня за нос. Но он даже не отреагировал, когда я спросил его об истории города. И по новой начал вспоминать и говорить одно и то же. Словно пять минут назад не рассказывал мне то же самое. Вот тогда я успокоился окончательно. И чтобы помочь старичку наверняка забыть наш разговор, выслушал все последние сплетни. Ох, и любят они это дело! И абсолютно обо всех знают! Мне пришлось запастись терпением и прослушать о соседке Анюте. Которая страдает сомнамбулизмом и бродит по ночам. О каком-то Егоре, который полный дурак, потому что пьет только кипяченое молоко. О мальчишке Демушке, рыжем забияке, который старичку не дает никакого прохода, копируя его походку…
— Странный старичок. При провалах памяти прекрасно помнит мелочи…
— Ничего странного. Один из случаев старческого склероза. Провалы памяти касаются только прошлого. А настоящее не затрагивают.
— Надеюсь твое терпение было вознаграждено.
— Правильно надеешься. Поскольку гости к старичку почти не захаживают, учитывая полный комплект его достоинств. Вот он на мне и отыгрался. И что самое удивительное, Ник! Здесь действительно чистый в моральном отношении город! О чьих-то грехах знают все. И эти грехи порицаются. В частности, все знали, что поэт был пьяницей и гнал самогон. А мать Белки — просто беспутной и легкомысленной женщиной. Кстати, говорили даже, что в ее внешности было что-то опасное. И из-за этого был нарушен покой города, потому что мужики делали всякие глупости. Более того, Ник, старичок, как и все остальные, твердо убежден, что всех их за грехи покарал Бог! И что Жемчужное — святое место, которое по воле Божьей выбрал его основатель, граф Дарелов.
— Попахивает фанатизмом, — заметил я.
Вано утвердительно кивнул.
— Да, фанатизмом. И гипнозом. Более того — очень хитрым, тонким и крайне незаметным. Никто ведь ничего странного не замечал ни в лекциях адвоката, ни в учительстве Модеста. Все правильно, все естественно. И, от себя замечу, крайне талантливо.
— Злой гений, рожденный задолго до доброго, — процитировал я сам себя.
— Не то, чтобы задолго. Просто дорога вниз не только легче дороги наверх. Но на нее также легче всего заманить других. Вот поэтому так всегда и выглядит, что зла много и оно побеждает.
— Тем не менее моральный дух этого города довольно высок.