Цыгане взнуздали восемь лошадей — по одной для каждого из нас. Лошади должны были доставить нас в город гораздо быстрее, чем кибитка. Но мне было очень страшно.
Я был, наверное, единственным относительно богатым ребенком Америки, который никогда не сидел на лошади. Так случилось не потому, что я не считал лошадей прекрасными величественными созданиями, лучшими из животных и так далее и тому подобное. Просто я не верил, что животные мечтают о том, чтобы люди взгромождались им на спину и ездили на них верхом. Кроме того, лошади были очень большими и мускулистыми и имели крупные зубы. Они смотрели на меня так, будто знали, что я их боюсь, и надеялись, что им представится возможность ударить меня копытом по голове. Не говоря уже о том, что у лошадей не было поясов безопасности или каких-либо других систем фиксации. Зато лошади могли двигаться почти так же быстро, как автомобили, при этом трясло их пассажиров гораздо сильнее. Поэтому подобные занятия представлялись мне весьма нежелательными.
Разумеется, ничего такого вслух я произносить не стал. Я просто стиснул зубы, отчаянно надеясь на то, что мне удастся уцелеть и умереть позже гораздо более интересным способом, чем от падения с лошади.
Буквально с первых возгласов «но!» лошади пустились в галоп. Я и думать забыл о чувстве собственного достоинства и мертвой хваткой вцепился в парня, позади которого меня усадили. Он стегнул коня так быстро, что я не успел даже помахать на прощанье собравшимся провожать нас цыганам. Впрочем, это было даже к лучшему, поскольку прощаться я никогда не умел, а в последнее время моя жизнь превратилась в нескончаемую череду расставаний.
Мы скакали и скакали. Я изо всех сил сжимал бедрами лошадь, отчего мои мышцы быстро занемели. Бехир скакал впереди, а в седле позади него сидел его странный сын. Мальчик ехал с прямой спиной, опустив руки, и уверенной осанкой являл удивительный контраст со своим обликом прошлой ночью. Среди цыган он находился в своей среде, и бояться ему тут было нечего. Мы ему были не нужны.
Постепенно мы перешли на рысь, и я набрался смелости, чтобы отклеить лицо от спины наездника и окинуть взглядом пейзаж. Лес уже сменился полями. Мы спускались в долину, посреди которой раскинулся город, с этой возвышенности казавшийся крошечной почтовой маркой в окружении бескрайних зеленых просторов. С севера к нему приближалось длинное пушистое многоточие — дымное дыхание поезда.
Бехир остановился, немного не доехав до городских ворот.
— Дальше мы не поедем, — произнес он. — В городах нас недолюбливают. Незачем, чтобы вас видели в нашем обществе.
Мне трудно было представить, кому мешают эти добрые и искренние люди. С другой стороны, такие же предрассудки заставили отстраниться от общества и странных людей. Таковы были законы этого грустного мира.
Мы спешились. Я стоял позади всех, надеясь, что никто не заметит, как у меня дрожат ноги. Мы уже собирались уходить, как вдруг сын Бехира спрыгнул с отцовской лошади с криком:
— Подождите! Возьмите меня с собой!
— Я думала, ты с ним поговоришь, — обратилась Эмма к Милларду.
— Я
Мальчик вытащил из седельной сумки небольшую котомку и перебросил ее через плечо. Он был полностью готов отправиться в путь.
— Я умею готовить, — заявил он, — и рубить дрова. А еще ездить верхом и вязать всевозможные узлы!
— Выдайте ему значок отличия, — буркнул Енох.
— Боюсь, что это невозможно, — ласково произнесла Эмма.
— Но я такой, как вы, и с каждым днем становлюсь все более странным! — Мальчик начал расстегивать брюки. — Посмотрите, что со мной происходит!
Прежде, чем кто-то успел ему помешать, брюки упали к его лодыжкам. Девочки ахнули и отвернулись. Хью закричал:
— Эй ты, чокнутый лунатик, немедленно надень штаны!
Но видеть там было нечего. Все его тело ниже пояса уже было невидимым. Нездоровое любопытство вынудило меня покоситься на нижнюю часть его видимой половины, где отчетливо виднелись его внутренности.
— Посмотрите… это все исчезло всего за одну ночь, — растерянно произнес Ради. — Скоро меня вообще не будет видно!
Цыгане глазели на него, разинув рты и перешептываясь. Даже их лошади обеспокоенно шарахнулись от бестелесного ребенка.
— Ничего себе! — прошептал Енох. — От него осталась половина.
— Бедняжка! — воскликнула Бронвин. — Может, пусть останется с нами?
— Мы не бродячий цирк, к которому может примкнуть каждый, кому вздумается, — проворчал Енох. — Перед нами стоит опасная задача по спасению нашей имбрины, и у нас нет возможности нянчиться с бестолковым новичком!
На широко раскрытые глаза мальчика навернулись слезы. Котомка соскользнула с его плеча, упав на дорогу.
Эмма отвела Еноха в сторону.
— Это было чересчур резко, — упрекнула она его. — Немедленно извинись.
— И не подумаю. Мы понапрасну тратим свое драгоценное время, которого у нас и так нет.
— Эти люди нас спасли!
— Нас