Гораций опустил монету в щель автомата, и Эмма набрала номер. Затем Миллард взял трубку и, просвистев в нее птичью трель, снова передал Эмме. Несколько мгновений она прислушивалась, а затем нахмурилась.
— Просто идут гудки. Никто не снимает трубку.
— Ничего! — успокоил ее Миллард. — Тут еще много номеров. Сейчас я найду другой…
Толпа обтекала нас, но где-то впереди проход, видимо, был слишком узким, и люди были вынуждены остановиться. Платформа была уже забита народом. Со всех сторон нас окружали нормальные дети. Они болтали, кричали, толкались, а рядом с Оливией стояла и горько плакала девочка с косичками и распухшими от слез глазами. В одной руке она держала потертый картонный чемодан, а в другой одеяло. К ее блузке была приколота табличка, на которой крупными печатными буквами и цифрами было написано:
115–201
Лондон — Шеффилд
Оливия наблюдала за девочкой, пока ее собственные глаза не заблестели от слез. Наконец она не выдержала и спросила, что случилось. Девочка отвернулась, сделав вид, что не слышит.
Оливия намека не поняла и повторила свой вопрос.
— Ты плачешь, потому что тебя продали? — уточнила она, показывая на табличку на блузке девочки. — Это твоя цена?
Девочка попыталась убежать, но со всех сторон ее окружала стена из тел.
— Я бы тебя купила и освободила, — продолжала Оливия, — но боюсь, что мы потратили все свои деньги на билеты. У нас даже на пироги не хватает, не то что на рабыню. Мне очень жаль.
Девочка развернулась к Оливии.
— Никто меня не продает! — заявила она, топая ногой.
— Ты уверена?
— Да! — закричала девочка и в приступе отчаяния сорвала табличку с блузки. — Я просто не хочу уезжать и жить в какой-то дурацкой деревне, вот и все.
— Я тоже не хотела уезжать из дома, — ответила Оливия, — но нам пришлось это сделать, потому что в него попала бомба.
Лицо девочки смягчилось.
— В мой тоже. — Она поставила чемодан и протянула Оливии руку. — Прости, что я разозлилась. Меня зовут Джессика.
— А меня Оливия.
Две маленькие девочки пожали друг другу руки, как два джентльмена.
— Мне нравится твоя блузка, — сказала Оливия.
— Спасибо, — кивнула Джессика. — А мне нравится твоя… э-э… то, что у тебя на голове.
— Моя тиара! — Оливия подняла руку и коснулась украшения. — Но это не настоящее серебро.
— Все равно. Она красивая.
Я впервые видел, чтобы Оливия так широко улыбалась. Но тут раздался громкий свисток, и из громкоговорителя, перемежаясь треском, загремело:
— Всем детям садиться в поезда! — произнес чей-то голос. — Соблюдайте порядок!
Толпа снова пришла в движение. Некоторых детей сопровождали взрослые. Я услышал, как кто-то произнес:
— Не переживайте, вы скоро снова увидите своих мамочек и папочек!
Только сейчас я понял, почему здесь так много детей. Их эвакуировали. Из сотен детей, заполнивших сегодня утром этот вокзал, все, кроме меня и моих друзей, уезжали. Их увозили, спасая от бомбежек, и, судя по зимним пальто и раздутым чемоданам, вернуться им предстояло нескоро.
— Мне пора, — вздохнула Джессика.
Не успела Оливия попрощаться со своей новой подругой, как толпа уже увлекла ее к поезду. Вот так быстро Оливия нашла и потеряла единственную нормальную подругу, которая у нее когда-либо была.
Садясь в поезд, Джессика оглянулась. Ее угрюмое лицо, казалось, спрашивало:
Мы смотрели на нее, задаваясь тем же вопросом относительно себя.
Внутри будки хмурилась, глядя на трубку, Эмма.
— Никто не отвечает, — сообщила нам она. — Мы уже набрали все номера, но услышали только гудки.
— Остался последний, — уточнил Миллард, вручая ей очередную страницу. — Скрести пальцы.
Я смотрел, как Эмма набирает номер, и вдруг где-то позади поднялся шум. Обернувшись, я увидел, что нам машет зонтиком какой-то краснолицый гражданин.
— Что вы там ерундой занимаетесь? — кричал он. — Выйдите из будки и немедленно садитесь в поезд!
— Мы только что приехали, — сообщил ему Хью, — и пока никуда не собираемся!
— И куда вы подевали свои таблички? — брызгая слюной, продолжал кричать мужчина. — Немедленно предъявите их мне или, богом клянусь, я отправлю вас в гораздо менее приятное место, чем Уэльс.
— Немедленно отвали, — фыркнул Енох, — или мы отправим
Лицо мужчины так налилось кровью, что мне показалось, еще немного, и у него на шее лопнет сосуд. Было ясно, что он не привык к тому, чтобы дети разговаривали с ним в таком тоне.
— Я сказал,
С громким хлопком провод оборвался.
Гудки в трубке смолкли. Эмма подняла глаза на мужчину, с трудом сдерживая ярость.
— Если ему так уж нужна эта будка, — произнесла она, — давайте ему ее предоставим.
Все трое выбрались наружу, а Бронвин схватила мужчину за руки и завела их ему за спину.
— Прекрати! — взвизгнул он. — Отпусти меня!
— О, я тебя отпущу, — успокоила его Бронвин и, приподняв, сунула его в будку, после чего закрыла дверь снаружи зонтиком.