Город с названьем Ковров-Самолетов

Можешь мне поверить, читатель, в степи было здорово. Вот так вот было в степи весенней ночью при начале второго тысячелетья. Нестреляев долго ворочался, и Илья его во сне даже довольно явственно, понятными словами ругнул. Уже при розовеющем небе наш герой заснул и проснулся как огурчик. Ильи рядом не было. Нестреляев задрал голову поверх травы. Степь осталась степью, но возле головы его были какие-то рельсы и будка со шлагбаумом вроде той, что стоит на улице Народного Ополченья при въезде в зону многолетнего захороненья радиоактивных отходов курчатовского института. Нестреляев встал и приготовился чесать отсюда. В ногах чувствовалась какая-то крепость. Он так рванул с подозрительного места, что диву дался. Поглядел на свои руки и удивился пуще прежнего. Вот так вот, проведи несколько часов, прижавшись спиной к богатырской кольчужке. Теперь силушка по жилушкам. На голове ветер треплет что-то густое и буйное. Нестреляев усомнился в своем возрасте. Запросил в голове internet. Ответили тотчас, что в ГИП (аббревиатуры понимаешь, читатель?) только один пользователь с именем Сергей Сергеич Нестреляев, и ему сейчас тридцать лет.

Радоваться будем потом, сначала как следует осмыслим. Полжизни даруется! Проверено опытным путем, что абракадабра на камне не такая уж абракадабра. Если все на нем начертанное имеет тенденцию сбываться, им следует серьезно заняться. И этим мистическим местом, где все время чувствуешь взгляд сверху, – тоже. Тут Нестреляев заметил, что он в Москве.

Но Москва была какая-то странная. В ней были и черты брежневских времен, и рубежа двух тысячелетий тоже. Как будто она хотела прогнуться под новый нестреляевский возраст и подарить ему некоторые ностальгические детали, но до конца это сделать не сумела. Уж лучше бы что-нибудь одно. А так во всем этом усматривалось нечто тревожное. Не совсем реальность.

Весело, когда ты хозяин (хозяйка) текста и можешь выписывать на пространстве собственной книги любые вензеля. Так вот, по кромке крыш тянулись линялые красные тряпки с белыми буквами – лозунги. Политику КПСС поддерживаем и одобряем. Ну спасибо. Нестреляев, уже пожив на желанной голодной свободе, ничего молчаливо поддерживать и одобрять не собирался. А ларьки – ларьки были. И флаг над Кремлем – с какой стороны взглянешь. Иной раз красный, а то, глядишь, триколор. Но Нестреляев сейчас был невменяем и все принимал как должное.

Какой радостью отдавался каждый упругий шаг! Как краски были ярки! А река! Она улыбалась Нестреляеву. Он устремился через мост, распевая во все горло «Влтаву» Бедржиха Сметаны. Помахал рукой тюльпанам в Александровском саду. Подождал, не кивнут ли они в ответ. Пустился бегом по старым знакомым улицам, не обращая внимания на названья, советские или нет, и не задаваясь мыслью – а где он сейчас живет. Сменил по Москве столько углов – на заре туманной юности с молодой женой, дочерью недоброжелательного к нему отца, потом в основном один. Так что привязаться мыслью к какому-то конкретному адресу ему сейчас было не по силам. И его вынесло на Чистые Пруды.

А на Чистых Прудах лебедь белый плывет. Ручной, по имени Борька. Позднее его, как все знают, съели. Но тут он жив и здоров, сушит лапы на плаву, выбирает клювом какую-то дрянь из-под перьев. По берегу идет, нет, летит, раздувая юбку с большими карманами, молодая худенькая женщина. Нестреляева не видит, смотрит на лебедя, круто развернув голову на лебединой шее – сюда, Модильяни! Смеется беззвучным смехом, закусив тонкие губы и ребячливо дергая подбородком. Солнце пронизывает светлые на отлете волосы.

Нестреляева будто током ударило – Господи, как скоро все произошло! Будто с неба опустили и поставили перед ним его единственную любовь. Постой, постой, брат Нестреляев, но ведь та была в довольно длинной юбке и с заколотыми волосами. Ништо! Нет, гляди-ко, у той были покатые плечи, а эта востроплечая и востроносенькая, как синичка. Светловолосая, а та вроде была потемнее. Не та, приходится признать. Но уж очень естественна, таких раз, два и обчелся. «Отвяжись, автор, – говорит Нестреляев со свойственной ему теперь определенностью, – это моя единственная любовь. Кто из нас в конце концов подключен к глобальному информационному полю? Я или ты?» Ишь, хвастается. Ну ладно, ладно. Похоже, у меня сначала вышла вторая часть Фауста, а теперь начинается первая. Если ты, мой читатель, дотянул до этого места, то теперь немного отдохнешь. Боюсь, недолго.