Город с названьем Ковров-Самолетов

Узкоглазая Зоинька не шарит в вопросах собственности. Для нее этот сон начался в ноябре и все длится. Зоинька бродит под вязом, повесив флейту-свирель на шелковой ленте поверх голубого хитона. А Лидия любит порядок, совсем как царь Петр Алексеич. Недолго она затворялась во внутреннем дворике – вышла при полном параде, с лицом голливудской актрисы, и повелела трем дамам заняться подбором кадров. Поставим бордель на широкую ногу, мама, Алла и Серафима! возьмем шикарных девиц. Привычные к повиновенью дамы резкие указанья Лидии подхватывали на лету, однако низложенной Зои Савелкиной тронуть никто не смел. Когда же вернется Каминский? все без него так скверно. И вот наконец приехал Каминский, да только не тот. Прибыл сын его Леонид, эллинист, только что окончивший Оксфордский университет, – решил провести несколько дней в Эрмитаже. Отец передал ему ключи от пустующего питерского особняка.

Иосиф Каминский предупредил сына: Венера Родосская, которую тот стремится увидеть, сейчас не в Питере, а в Павловске. Но прямо с порога Леонид узрел ее в центре залы. Сомнений быть не могло – это подлинник, вот такой ракурс был в каталоге. Значит, в Павловске копия? неужто отец так ошибся? Молодой человек обошел те покои, что не были сданы фирме, нашел пару интересных бюстов. Когда же вернулся в залу, челюсть его отвалилась: подле Венеры стояли Афина при шлеме и копье, а также Диана с луком, в короткой тунике. Леонид недаром был поэт неоклассического толка. Он радостно покорился воле Зевса и прилег на любимую кушетку Киприды под сень трех богинь. Полночная синева текла от Эгейского моря, мыла настриженные с горных стад облака. Возле ограды одна за другой осторожно притормозили три машины, послышался лязг снимаемого замка. Леонид приподнял голову – по двору, не пригибаясь, бежали парни в черных шапочках, закрывающих лицо. Леонид хватился мобильника и не нашел его рядом, вскочил включить свет – не нашел выключателя. В дверь уж ломились, она подалась легко, как гетера. Коротко вспыхнула молния и озарила такую картину: некто лежит на пороге с копьем Афины в груди. Объятый священным ужасом, рухнул и Леонид. Когда же очнулся, в зале никого не было, кроме него и мраморной Афродиты. Но дверь была настежь, стрела Дианы торчала, вонзившаяся в паркет, а перед домом Зевс-громовержец оставил свой след: опаленную молнией ветку столетнего дуба.

Не зная, как рассказать отцу о случившемся, Леонид заложил парадную дверь изнутри длиннющим медным крюком и с черного хода ушел в Эрмитаж. С отключенным мобильником там бродил до закрытья по залам, а выйдя, сразу увидел зарево в небе. Тут позвонил отец из Тюмени: горим! От особняка остались одни угольки – как же надо было готовить пожар, чтоб так чисто средь белого дня сгорело. Но Афродита успела зданье покинуть. Нашли два бюста, покрытые сажей, один расколотый барельеф – ее пьедестал был пуст. Леонид поискал в записной книжке адрес – и поспешил в Павловск.

Егору Парыгину надоело быть лохом, как-никак он человек с высшим образованьем, уже во втором колене.

То, глядишь, его подпоили три немолодые дамочки, и он лепил на Афродиту, непонятно какую, то ли подлинную, то ли нет, стодолларовые бумажки. Теперь перед ним, в одном из двух его собственных особняков, стоит долгожданная Афродита – и что же? гипсовый муляж… кукла. Ради нее, Венеры Родосской, что стоила дороже Зойкиного сгоревшего особняка, была тщательно спланирована операция захвата, нарушена недиагностируемым образом сигнализация и все такое. Так нет же, какой-то парень там ночевал… сторожил… никогда еще не было. Должно быть, новая крутая хозяйка павловского борделя распорядилась. Надо ж было так нарваться! Спросонья гаденыш метнул в Петьку антикварное копье, еле вытащили в клинике… надо будет этот дрын продать. Еще и гроза началась не вовремя, ребята струсили. Ну, Егор им дал разгон. Дежурили, пока ночной сторож не ушел задами, потом, дураки, осторожно вынесли легонькую подделку, хорошенько облили зданье бензином и подожгли. Деревянные перекрытия… паркет… мебель красного дерева… хорошо горело. С утра Егор собственноручно дал на лапу пожарным – вместе с рыбой заключенья… и поспешил в Павловск.

Зоя Савелкина кружит под вязом, и плечи ее осыпаны пеплом, и обгорел по подолу ее хитон, будто это она стояла вчера босая на пьедестале в своем горящем свечкой особняке. Осталась дата ее рожденья на мраморном барельефе с флейтисткой, только сгорела рама дверная, и упал барельеф. Даня проснулся от запаха дыма, неведомо как долетевшего в Павловск, и на столе обнаружил пачку горелых бумаг. К вечеру Иосиф Каминский успел добраться к ним из Тюмени, сказал – страховка, в полном порядке, можно завтра подать Этого хватит, сказал, на квартиру, двухкомнатную, в новом районе. Но Зоя Савелкина все кружила, с флейтой на ленте, в саду.