Город (сборник)

В эти часы после операционной, когда именно, сказать не могу, я начал осознавать, что не могу двигать ногами и не чувствую их. Я боялся, а вдруг мои руки тоже потеряли чувствительность, тоже откажутся повиноваться мне. Но подумал о тех, кого потерял мистер Иошиока, об утрате миссис Лоренцо, о дедушке без бабушки Аниты, и я сгибал пальцы, и играл воображаемые мелодии на простыне, и знал – несмотря на произошедшее, я буду в порядке, пусть и придется обходиться без педалей. «Не думай об этом, пока еще рано, не думай». И я старался не думать, чтобы не вспомнить, почему все произошло. Старался найти спасение в забывчивости.

Первый кошмарный сон, так мне сказали, я увидел во вторую ночь, в девять часов. В этом сне мое сознание вернулось к тому, что я не желал признавать наяву: я в банке, под мчащимися стальными лошадьми, следую за золотым перышком к портфелю. Мой отец в деловом костюме уходит из банка. Я поворачиваюсь к Амалии и Малколму. «Господи! Господи! Господи!» – взрыв. Милая девушка взлетает, словно становясь ангелом. Но не поднимается на белых крыльях. Не поднимается. Подает и не поднимается, более не девушка, сбитая птица, месиво лохмотьев, разорванной плоти, сломанных костей.

Я проснулся, крича, и не мог остановиться, медсестры сбежались к моей кровати, вскоре привели маму. «Амалия мертва! – сказал я, когда она присела на кровать, взяла мою руку в свои. – Амалия мертва. Господи, она умерла, мама». Разумеется, мама знала, что Амалия ушла из этого мира, и не она одна. Откровением для всех стали мои следующие слова: «Я ее убил! Я это сделал, я убил Амалию! – Мама заверила меня, что я никого не убивал, но я отказался от даруемого ею отпущения грехов. – Ты не знаешь, не знаешь. Мне следовало сказать тебе, ты не знаешь всего, что мне следовало тебе сказать». Она ответила, что мистер Иошиока уже все ей объяснил, и в содеянном мною нет ничего греховного и даже неправильного, что вел я себя точно так же, как любой другой ребенок моего возраста в сходных обстоятельствах, и если бы повел себя иначе, то, возможно, Фиона Кэссиди убила бы меня гораздо раньше. Произошедшее в банке – совсем другая история, трагедия, которых с каждым годом становится все больше. И Амалия стала случайной жертвой.

Я не мог согласиться с тем, что повел себя, как любой другой ребенок моего возраста. Об этом однажды я и сказал мистеру Иошиоке – и он со мной согласился, – умственно я свой возраст значительно обогнал.

– Но ты не понимаешь, – настаивал я в разговоре с мамой, – может быть, даже мистер Иошиока не понимает. Они не только украли весь нефрит в Городском колледже. Это они устроили взрывы в банке. Фиона… и Тилтон. Я видел их. Они принесли портфели, поставили их под столы и ушли.

Мама замерла в шоке, и я уверен, осознала то, что давно уже дошло до меня: если бы она не забеременела мною, если бы мой отец не женился на ней, а вместо этого выбрал иной жизненный путь, Амалия осталась бы в живых, Амалия и многие те, кто погиб в банке. Амалия умерла из-за того, что я родился.

Полстолетия спустя я понимаю ошибочность такой логики. Но сразу после случившегося, охваченный горем, я не сомневался, что все это – безусловная истина.

Через какое-то время, поскольку возбуждение не уходило, медсестра поставила мне капельницу с успокоительным, и я погрузился в сон. Мама по-прежнему держала меня за руку. И в ту ночь мне больше ничего не приснилось.

Утром, когда снова пришла мама, я спросил, что случилось с люситовым сердечком, которое я носил на груди.

– Оно там и было, когда тебя нашли медики, – ответила она. – Его сняли только в «Скорой».

Мама достала медальон из сумки и протянула мне. Внутри медальона лежало белое пушистое перышко.

82

На третий день, с учетом стабильности всех моих показателей, меня перевели из отделения реанимации в отдельную палату. Мне не требовался ортопедический корсет. Мое состояние не называли «нестабильной травмой», на излечение которой требовалось время. Речь как раз шла о стабильности. Мой спинной мозг получил настолько серьезные повреждения, что о выздоровлении речь просто не шла. Ни один хирург в мире не сумел бы восстановить поврежденные нервные пути.

В те несколько дней, которые я провел в больнице, где лечили прочие мелкие повреждения и пытались определить степень моей неминуемой инвалидности, медсестры могли разве что поворачивать меня на кровати, чтобы исключить образование пролежней, вызванных моей неподвижностью и потерей чувствительности ног.