Город счастливых роботов (авторский сборник)

Я поглядел на часы. Пора было идти к одному искусствоведу, она мне хотела лекцию об импрессионизме прочесть в частном порядке. Очень эрудированная девушка, хотя куда ей до Джейн.

– Как там Женька?

– Слушай, Женька не хочет ни во что влипнуть, и бог с ней. Наверное, она права. Ей умнее держаться в стороне. Тем более здесь полно стукачей. И я подумал, а если ты…

– Блин, Михалыч! А можно попроще?

– Помоги другу стать лучше, – внятно попросил Михалыч. – Тебе-то за это ничего не будет.

– Мне, допустим, ничего не будет, а тебя если выгонят – привет горячий «Формуле Циррус», о которой ты мечтаешь.

– Меня не выгонят, я хитрый, – твердо пообещал Михалыч.

– Уже легче. Давай по пунктам.

– Надо помочь нашим. Тут есть идея у мужиков… Ты мог бы уточнить через Кена одну мелочь?..

Он все объяснил. Я согласился. А кто бы не согласился. Затея намечалась шумная, веселая и креативная. Впрочем, «креативная» – это сленг позднейших времен.

В Америке было утро, Кен не отзывался – понятно, дело молодое. Я постучался к отцу. А тот сказал:

– Подожди минуту, у Дональда спрошу…

– Стоп, стоп, а хорошо ли это? – ляпнул я.

– Да ты что! – отец рассмеялся. – Он пару дней назад сам этот Кодекс сдавал, версию для начальников, такую продвинутую, будто в масонскую ложу вступаешь. Потом звонил мне и ругался. Вспоминал старые добрые времена. Он только рад будет поставить офигевших пиндосов на место.

«Действительно, – подумал я, – с какой радости Маклелланду любить этих извращенцев от менеджмента. И вообще, чего я торможу, ведь у кого спросил бы Кен?.. У того же самого Дональда».

Через минуту отец передал привет от «дяди Дона» и заверил: все пучком, штаб-квартира следит за экзаменами в реальном времени, смотрит прямую трансляцию. Там целый отдел занят внедрением Кодекса, куча лоботрясов, вот их и заставили бдить в три смены. Российский экзамен должны отсматривать русскоговорящие сотрудники, это как минимум, а скорее всего – носители языка. А чего наши задумали? Какую подлянку? А то Дональд говорит: спать не буду, хочу раньше всех увидеть, как мои молодцы поиздеваются над системой, я же их помню всех, с ними не соскучишься, растуды их туды.

– Не в курсе, – честно сказал я. – Слышал, что стихи сочиняют чуть ли не всем заводом, а больше – ничего.

– Тоже верно. Меньше знаешь – крепче спишь.

– Ты-то как там?

– А я с пиндосами не общаюсь, – весело ответил отец, поняв намек. – У нас контора маленькая, независимая, не может себе позволить роскошь нанимать дармоедов. Правильно я сделал, что не пошел в штаб-квартиру, бедный Дональд там измучился уже… Ты сам, гляди, держись подальше от пиндосов. И от приезжих, и от русских…

На этих словах отец выпал из поля зрения камеры, потому что прибежала мама и конструктивный диалог закончился. Пришлось отчитываться о том, что я ел вчера, чем собираюсь питаться завтра и почему на мне такая мятая рубашка…

А дальше был исторический выход Малахова с табуреткой, исторические стихи, массовая истерика и задержка конвейера на десять минут. Едкое «целую начальника цеха» мне до сих пор нравится больше, но идиотизм про «гайки и болты» имел буквально сногсшибательный эффект, как и грозился Михалыч, стал на заводе локальным мемом и пошел отуда гулять по гаражам.

Не знаю, кто конкретно в штаб-квартире следил за экзаменом, но насчет веселящего газа они поняли все и сразу. И позаботились о том, чтобы историческое четверостишие перевести на английский. Оставалось только ждать, как дрессированные пиндосы Пападакиса объяснят свой возмутительный провал, – и приступать к геноциду. Если уж кого в штабе действительно не любили, так это категорию ссыльных менеджеров. Их всегда было слишком много, и они слишком бросались в глаза. Портили имидж, и вообще за них было как-то стыдно. Их гнали на периферию в надежде, что они там серьезно залетят и тогда можно будет этих попросить уволиться наконец, а сослать на их место следующую партию.

Не могли решить только, как обойтись с самим мистером Джозефом Пападакисом. Дело свое он знал туго, а что дурак, русским это без разницы, им любой нерусский – дурак. Пападакис стабилен и абсолютно предсказуем, все его решения просчитываются на раз-два. Что бы ни случилось на заводе, понятно, как поведет себя директор, а это дорогого стоит. Он труслив, а значит, не наломает дров. Он полезный дурак.

Когда от полезного дурака Пападакиса, не склонного ломать дрова, пришел доклад о диверсии с распылением веселящего газа на конвейере, его спасло только чудо. Сначала-то в штабе подумали, что он сам под газом. Потом догадались: он такой бредятины выдумать не мог, это его подставляют. Карающий топор правосудия рубанул по дирекции завода и уполовинил ее, освободив много места для новых лузеров, но Пападакис отделался сильным испугом, крепким ударом по кошельку и временным неудобством, пока срабатывался с новыми дрессированными пиндосами.