— Нет никого. В селе какие–то бродят. А поблизости никого. Надо уходить. Нашумели.
— Разворачивай, Короткий, поехали.
Оглянулся.
Тьма уже обняла девочку, прижала её голову к груди и что–то бормотала. Ту била крупная дрожь.
Пашка успокоил Габри мощным импульсом самообладания. Скомандовал:
— Тьма! Правый сектор!
— Есть! — откликнулась Тьма. Оставила Надежду и вскинула автомат.
Когда миновали предательское поле пшеницы и поднялись на насыпь трассы, Скорый попросил:
— Короткий, остановись, будь добр.
Бабка заволновалась:
— Что такое?
— Дайте обсохнуть. Я взмок.
Ванесса поддержала:
— Я тоже.
Когда все немного успокоились, Пашка сделал «разбор полётов».
— Бабка, а как мы его пропустили? Ты, что? Ты его не увидела?
— Странно всё это, — отвечала Милка. — Я его, действительно, не увидела. Представляешь?
— Ментат–щитовик?
— Вероятно… А чего мы его не выпотрошили?
Пашка вздохнул.
— Да нечего там потрошить. Вся черепушка разлетелась по пшенице. Что–то мы с калибром переборщили. А? Короткий?
— Ты полагаешь, — спросил Короткий, — надо сделать спарку?
— Нет, надо возвращать корд на крышу. Этот Владимиров — монстр… Во–первых оставит нас без жемчуга, а во–вторых он очень медленно наводится на цель. У такой махины очень высокая инерция. По бронетехнике — да. Это чудный инструмент. Но по тварям — нет. Не пойдёт.
— Ну ладно, — с энтузиазмом согласился Короткий, — сделаем.
— Тьма, а ты чего это очередью поливала.
— Не довела переключатель впопыхах. А исправлять уже времени не было.
— Правильное решение.
Он поднял пулемёт и развернул сиденье. Заглянул через спинки.
— Надя.. Габри, ты как?
Девочка сидела закрыв глаза. Пашка потрогал её за плечо:
— Надюша, как ты?
Та судорожно выдохнула:
— Ой, мамочка… Ой, мамочка… Я домой хочу…
— Таня, посмотри пожалуйста, она там не описалась.
— … Нет. Я уже могу её пожалеть?
— Да, Танечка, пожалей … Всё, Короткий, можем ехать.
* * *
Снова накатило чувство, что он едет куда–то не туда. Словно эта жизнь привиделась ему во сне.
Иногда тут в Улье на него накатывало такое. Вроде живёшь, что–то делаешь, куда–то едешь, всё нормально. И вдруг — тресь!! Будто смотришь на этот бардак и на самого себя в нём со стороны.
А со стороны, это полный пипец.
Пашка недоуменно огляделся. Господи! Где он?! Что он тут делает?!
Потряс головой… Прошло. Он сосредоточился на ситуации, и психика как–то приняла всё это окружающее его дерьмо за данность. Он снова стал «Скорым».
Надо поинтересоваться самочувствием Деда, а то как–то забыли про него. А Дед–то не прост, палил прицельно и без паники.
Повернулся к старикану:
— Дед, ты как?
Тот удивился:
— Что как?
— Ты вроде даже и не испугался.
— Ну почему же не испугался. Испугался, конечно.
— А вот интересно — сколько тебе лет?
— Ровно девяносто.
— А из какого ты года?
Дед недоуменно молчал. Явно не понял вопроса.
— Ну, какой год там у вас сегодня.
— Девяносто первый. Перестройка, мать её.
— У тебя дети? Внуки?
Все молчали, слушали диалог.
— Конечно! Я же не этот. Не голубой. Шестеро деток у меня. Два сына и четыре дочки. Вот бабка моя счастливая, не дожила до этого Райкиного безобразия.
Все удивлённо молчали. Только Ванесса спросила:
— Максим Севостьянович, а почему именно «Райкиного».
Дед в свою очередь удивился:
— Ну, так если она президент, Раиска–то Горбачёва, то чьё это безобразие?
Бабка протянула:
— Вооон оно как. Значит, есть и такой вариант…
— Дед, у тебя планы какие–то есть.
— Конечно, есть. Как не быть. Хочу понять, что за чудеса тут делаются. Куда я попал, и как тут люди живут.
— Нормальная задача.
Тьма продолжала обнимать Надюшку. Спросила:
— А ты, Надя, из какого года?
— Девяносто третий у нас год. Май.
— А как ты попала?
Но Ванесса её остановила:
— Танечка, не надо её об этом спрашивать. Это нехорошие воспоминания. Ни к чему.
Замолчали. Каждый видимо думал о своём.
Надя неожиданно сказала:
— Я, с братом, утром, пошла на Каму. Речка — Кама. Сети поставить… Отплыли… И тут началось…
Девочка помолчала. Видимо собиралась с мыслями.
— Молнии. Небо чистое, а молнии везде. Грохот. Потемнело кругом. Мы присели в лодке. Испугались…
Вся бригада замерла. Не много в Улье имунных, которые видели момент перезагрузки. Обычно дело происходит ночью. Очень редкие случаи, когда кластер изымают из его родного мира среди бела дня.
— Потом завоняло чем–то прокисшим. Как–то сразу туман пошёл. Над землёй. А потом всё дрогнуло… Землетрясение… И всё. Затихло… Мы быстро к берегу. Домой. Прямо бегом. К окраине выбежали… А тут эти, на машине. Меня поймали… Да я и не убегала. Растерялась… А брат убежал.
Бабка прервала:
— Ладно, Габри. Не надо дальше рассказывать. Не трави себе душу.
Надежда маленько помолчала. Спросила:
— Так это получается, что я, настоящая — «там»?… А здесь ненастоящая?
— Нет, девочка, здесь ты тоже настоящая — ответила Ванесса.
Справа проплывала неспокойная Хрящёвка.
В селе стреляли. Сразу в нескольких местах. Как–то стало неспокойно на душе. Вроде бы — чего беспокоиться? Ну, стреляют и стреляют, обычное дело.
Короткий прибавил скорости.