Город скорби

Не просто так я всё это затеял. Мне хотелось вам рассказать важную историю. В этой истории была бы Любовь, Вера, Надежда. Но мы неудачно проехали между. Между группками собак. Но никого, вроде, не раздавили. Лишь чиркнули по их тазу. И не было огня в моих фразах. Потому что угас огонь в глазах окружающих.

Все только плодили детей на моих глазах. Я ехал и видел, как их делают. Без страсти, случайно. Кто из них планирует? Не вижу таких. Вижу, как кто-то идёт на аборт. Может даже на подпольный. Чей-то жених сбегает в аэропорт. Ему не нужна обуза в виде ребёнка. Они не стесняются трахаться в подворотне, но стесняются купить презервативы.

Их бросают потом с детьми, а таких не всегда любят приёмные отцы (отчимы/мачехи). Желанных нет, все плодят только бедность и страх.

Обрекают на страдания тех, кто родился с пеной на губах. И это молоко ещё не обсыхает на губах, как они уже собачатся. Разводятся, орут друг на друга. Бьют посуду, бьют лица друг другу. Орут матом, вспоминают «паскуду». Может быть их ждёт встреча в месте судном. Может и нет. Но толк в этом? Они уже наплодили. И выкинули. Кого на помойку, а кого на крыльцо «Ромашки». Да и «Ромашка» тоже мне. Она одна такая в Астрахани? Полно здесь сирот, полно здесь брошенных и изнасилованных. Насилие в основном психологическое.

Все молчат, мысли тоже смолкли. У Вовы слюна потекла по футболке. И я просто смотрю вдаль, думая обо всём на свете. Понимая, что дети – это и мы сами. Выросли сломанными, кроме Вовы.

Вот и приехали в «Ромашку», а всё очень тихо. Пустырь же. Боятся люди лиц детей. Они для них язва, что с каждым годом делает больней. Но надо найти кого-то. Подарить им конфеты и подарки.

Но была только кровь, бантики, юбочки, гильзы, разводы, кишки. Где дети?

Была целая груда детей.

Вышел мужчина с (автоматом?) и улыбнулся во весь окровавленный рот, а сам он был в комбезе рабочем.

– Убил я деток, чтоб не страдали больше. И сам раньше отцом тройни был, пока мою Марфу и деток грузовик не сделал в мясо и фарш.

Он засопел.

– Знаю, что убивать сирот нужно. Тяжело им жить в этом мире, что думается у вас?

Люба была ошарашена, корзинка со сладостями выпала из её рук, конфеты и ленточки смешались с кишками. Казалось, что черви из мармелада спят под ногами.

– Вооо сла-славу Божжжию? – только и промямлила она.

Второе сошествие

Она очень боялась тогда. Может боялась бы и сейчас. Но сейчас – это сейчас, в этот момент её уже нет. И никогда более не будет. Время смыло её, оно часто смывает явления этого мира со своего пути. Оно и меня смоет, просто волна ещё не дошла.

У неё не работали почки, вот она и сидела на диализе. И ей не хотелось так жить. Ещё у неё была кошка, а кошке жить хотелось. Болезни сжали их крепко-накрепко. Но Лиза решила дождаться трансплантата, ведь она понимала, что новая почка её спасёт.

И ещё то, что ветеринар спасёт Алису, так ведь звали её кошку. У неё была какая-то ушная инфекция, постоянно шёл гной, вызывалась боль. Вроде бы все боятся смерти, стесняются её. А почему стесняются себя? Нас так учат.

Нас учат стесняться. Нас, но не меня. Мне было очевидно, что Лиза потому и умерла. Она не думала о себе. О кошке – да, о себе – нет. Ей выписали таблетки, которые гасят иммунитет. «Чтобы почка не была уничтожена иммунным ответом». Кошке давались таблетки, но себе нет. И кошка осталась жить, а Лиза свою жизнь завершила. Так ни разу и не распрямив плечи.

Кошка жила потом у её матери.

Так приятно на НЕЁ смотреть. Приятно думать обо всём, хотя меня оставили. И я даже не знаю – хорошо это или нет? Разницы нет, везде смерть.

У меня брат в детстве умер. Мы были на пляже, а он любил плавать, бегать, двигаться. Он в один момент пропал. И я знал, что были вокруг волны: из людей, из песка, волны моря. Ветер гасит волны. Они качались сильно, а потом не очень. Сильно, потом не очень. И на этой карусели качалось тело моего маленького брата. Он теперь был утопец.

– Я любил его – плакался отец.

– А я буду искать его – сказал ему я.

Я мог и не сказать так, ведь память не что-то по типу хроники. Многое смешивается, умножается, бурлит. Фразы, обрывки событий – они притягиваются друг к другу. С таким успехом всё могло быть и так.

– Я убил его – отец больше не плакал.

– Но как? – спросил его я.

– Слово может убить человека, если человек готов смиренно есть слова.

«Я сказал, чтоб он тонул, а он послушал».

И в этом был императив жизни. Ты тонешь в ней, слушая только других. А я не хотел иметь с ними дел. Потому я стал стремиться к звёздам. Особенно меня влекла Венера, но это и не звезда вроде. Вам есть разница? Мне нет разницы.

Греки ценили красоту, в этом что-то есть. Был среди нас один неудачник, что испытывал удачу. Он хотел стать лучше в космосе, но обгорел. Его подожгло на испытаниях, а ветер только помогал огню избивать прыщавое тело. Огонь бил, оставляя чёрные синяки. Один глаз вытек, другой остался. Это было такое вот зрелище.