Город смерти

При упоминании о кошмарах он дернулся. Внезапно я заглянул под его маску и увидел подлинного Фердинанда Дорака, прирожденное чудовище, которое все-таки оставалось человеком, Дорака — пленника его собственной раковины. Тем, кем он был, он стал не по своей воле, и сам себе он не нравился, но измениться был неспособен. Не будь он так ужасен, его следовало бы пожалеть.

— Вы старый человек, Ферди, — заявил я. Услышав свое уменьшительное имя, он опять дернулся. — Вы столько дурного сделали, стольким людям — включая самого себя — навредили. Я не прошу о милосердии. Я даю вам шанс не оказаться законченным мерзавцем, снять с себя вину. Если вы убьете меня прямо здесь и сейчас, вы ничего не выиграете. Вы только забьете в свой гроб, в свое сердце еще один гвоздь. Отпустите меня.

Он призадумался. Речь у меня получилась страстная, но страстные мольбы на Кардинала никогда еще не действовали. Их он должен был слышать, наверно, с тысячу раз. Так и Зейдельман взывал к моей человечности. И все же — не думаю, чтобы кто-нибудь когда-нибудь применял против Кардинала страсть, разложенную по полочкам: анализ его отношения к Кончите, его кошмаров. У каждого из нас есть свой тайный кодовый замок, несколько кнопок, которые, если нажать их в правильном порядке, заставляют нас поступать вопреки логике, разуму и инстинкту. Я только что вычислил и набрал код Кардинала. Если не сработает — игра окончена, мне конец.

— Даю вам полчаса, — пробурчал он и отвернулся, жестом приказал охранникам опустить дула револьверов. — И больше ничего не говорите. Ни слова. Вы высказались очень убедительно и добились послабления, но еще одно слово… Идите. Полчаса. Ни минутой больше.

Я, как во сне, прошел к двери.

— Мистер Райми, — окликнул он меня, когда моя рука уже взялась за дверную ручку. Я обернулся. Он по-прежнему стоял ко мне спиной, глядя в окно. В разбитом стекле мне было видно отражение его покрытого синяками и ссадинами лица. — Ничто не высечено в камне, — тихо проговорил он. — Не тратьте времени зря. Не удирайте вслепую. Превратите свой побег в погоню за сокровищем. — Я увидел, что он улыбается. — А знаете, это лучший совет, который я дал в своей жизни. Видно, совсем я размяк от старости. — Он глянул на часы. — Двадцать девять минут, мистер Райми.

Я дал стрекача.

* * *

Не успеть! Я понял это прежде, чем доехал до цокольного этажа, прежде, чем, задержавшись только забрать свои ботинки у всполошенного гардеробщика, я выскочил из центральных дверей и побежал со всех ног. Меньше получаса. Я посмотрел на часы. Время истекало быстрее, чем я думал, — всего двадцать пять минут осталось. Ничего не сделаешь. С тем же успехом я мог бы согласиться на смерть там, наверху.

Добежав до середины небольшого парка, я плюхнулся на железную скамейку. Я был совсем один, ночь — холодна, а синяки и ушибы ныли, хотя я старался их игнорировать. «Не удирайте вслепую», сказал он мне, намекая, что моя голова удержится на плечах, если я ею поработаю. Он был прав. Удирать наудачу бессмысленно. Надо подумать. Есть ли у меня выход?

В городе, ясное дело, оставаться нельзя. Еще двадцать минут, и всех поднимут по тревоге. Возможно, часа два мне удастся избегать орд преследователей, если повезет, если я не буду привлекать к себе внимания. Но как только наступит утро, как только в городе станет светло, а слух об охоте распространится пошире, то все и каждый: бойцы Контингента и мелкая шпана, таксисты и шлюхи, полицейские и дети на великах… Глаз и ушей Кардинала в городе предостаточно. Как только они мной заинтересуются, я покойник.

Но куда уехать? Пункт назначения следовало определить заранее. Сесть на первый же самолет — дело гиблое. Бежать куда глаза глядят — последнее средство доведенного до отчаяния человека, а Отчаяние погубит меня так же быстро, как Форд Тассо со товарищи.

Нужно найти дорогу домой. К моему настоящему дому. Я восстановил в памяти свой первый день здесь, когда мой поезд въехал на территорию города. Моя жизнь началась где-то там, за городской чертой. Найдя эту отправную точку, я приближусь к разгадка головоломки. Продвинуться вперед я смогу, лишь вернувшись вспять.

Я сосредоточился. Стал думать о «той женщине» и своих смутных воспоминаниях: домах и каких-то лицах, об улыбчивых полицейских и вездесущих полчищах детей. Попытался различить на табличках названия улиц, учреждений, районов, парков — хоть какую-нибудь зацепку, которая вывела бы меня на название этого неведомого призрачного города.

Все зря. В моей памяти царила полная сумятица. Со временем, с чужой помощью, мне, может быть, и удалось бы вспомнить. Но — торопливый взгляд на циферблат — у меня всего четырнадцать минут. Маловато.