Город смерти

Да, ее придется сдать. Это единственное разумное решение проблемы. Почем я знаю — может, она — подсадная утка, подосланная, чтобы проверить меня на верность. И даже если это не так — если она и вправду заклятый враг Кардинала, — тем важнее ее разоблачить. «Не думай хреном», — таков был один из первых уроков, вбитых в меня дядей Тео. Пусть перед тобой самая сногсшибательная дамочка, пусть она сулит тебе с три короба — сначала пораскинь мозгами и только потом выслушай свои яйца. Безрассудство обойдется мне слишком дорого. Сейчас я пойду домой, приму душ, оденусь, наберу номер Кардинала и расскажу ему все, что знаю об Аме Ситуве и ее опасных планах. И хрен с ними, с сантиментами.

Не успел я принять решение, как зазвонил мой сотовый и со мной заговорила одна из секретарш Кардинала. Я должен был немедленно явиться для встречи с ним в «Парти-Централь». Ему известно о заключенном договоре, и он хочет меня поздравить.

Это решило дело. Я поеду и скажу ему обо всем лично. Все равно я сомневался, что смогу лгать ему глаза в глаза. Аме Ситуве конец. Мой легкий флирт с мятежом задушен в зародыше. Я пойду по пути, который подсказывает мне разум, и никаких гвоздей.

И тут, не успел я спланировать свое будущее и вернуть корабль прогресса на положенный курс, телефон зазвонил снова. Это был один из врачей Кончиты, очень встревоженный. Голос у него то и дело срывался. Он сообщил мне, что сегодня днем ее навестил муж, после чего у Кончиты случился нервный срыв и она вновь, после долгого благополучного периода, попыталась покончить с собой. Он сказал, что на сей раз намерения у нее были серьезные, и ее едва удалось вернуть к жизни, и попросил приехать как можно скорее. Ей дали успокаивающее, но она по-прежнему в сознании, а увеличивать дозу они боятся — очень уж много крови она потеряла. По его словам, она близка к истерике и, если мне не удастся ее успокоить, Кончиту придется отправить в какую-нибудь клинику, на попечение профессионалов. Нет, он не сказал напрямую, что я — единственный, кто может ее спасти от пожизненного заключения в психушке. Но это было ясно и так.

Я приказал Томасу нажать на газ, и мы домчались до «Окошка» в рекордно короткий срок. Томас спросил, поедем ли мы в «Парти-Централь». Я приказал ему заткнуться и отправляться домой. Кажется, я добавил, что Кардинал может отправляться в задницу, но точно не помню — я ведь был не в себе.

В ее номере мне сообщили, что худшее позади. После того как мне позвонили, она немного успокоилась: утомление, уколы и потеря крови сделали свое дело. Она у себя в спальне: то отдыхает, то плачет, то смотрит в потолок, то забывается дремотой. Врачи решили, что я должен пока уйти, а утром вернуться, но тут вышла сиделка и сказала им, что Кончита обо мне спрашивает. Короче, мне разрешили к ней пройти, предупредив, чтобы я обращался с ней любезно, с сочувствием и тактом. Можно подумать, сам бы я не догадался.

Я вошел, попросил сиделку выйти, прикрыл дверь и подошел к кровати, на которой, вытянувшись в струнку, лежала хрупкая фигурка.

— Эй, малышка, — произнес я тихо. — Что, опять порезалась, когда брилась?

Открыв глаза, она слабо улыбнулась.

— Привет, Капак, — произнесла она еле слышным, измученным голосом. — Я уж думала, ты не придешь. Я думала, что сегодня умру совсем одна. Я думала, что тебя потеряла.

— Не глупи. Меня не — потеряешь. У меня в череп «радиомаяк» заделан, прямо под волосами. Он всегда приводит меня обратно, хочешь не хочешь. Замечательная штука. Совсем как у голубей.

— Дуралей, — состроила она гримасу. — Я так давно не пробовала, — произнесла она, — что забыла, как же это больно. Особенно когда не умираешь. Это самая ужасная боль — ты уже заносишь ногу над порогом, а тебя насильно волокут назад. Как же больно, Капак. Как больно. — Она заплакала. Я обнял ее и стал осторожно гладить по голове:

— Тс-с. Тс-с. Не плачь, не надо. Я здесь. Я тебе помогу. Я же обещал, так? Защищать тебя всегда? — Я чуть отстранился, чтобы заглянуть ей в лицо. — Что он тебе сказал, Кончита? — спросил я. — Что тебе сказал этот мерзавец? Чем он тебя так донял?

— Он вел себя кошмарно, Капак. Он не хотел, но… Он пытался помочь, так же, как и ты сейчас, но только он не умеет. Он пытался меня подготовить. — Ее глаза были широко раскрыты, на ресницах блестели слезы. Когда она печально помотала головой, слезы брызнули во все стороны. — Бедный Ферди. Он старался, Капак. Он всегда силился сделать как лучше. Но никогда не мог понять как.

— Значит, он еще жив?

— Ну конечно же, — захлюпала она носом. — Ферди никогда не умрет. Я в это верю. Он будет жить год за годом, век за веком, все такой же страшный и беспомощный.

— Я слышал, что он умер, — заметил я. — Из очень достоверного источника.

— Нет. Это был Ферди. Ошибиться невозможно. С прошлого раза он похудел, но это точно был он.

— Что он сказал? — повторил я. — Что он сказал? Чем он тебя так расстроил? Что толкнуло тебя на… на такую глупость?

Она уставилась на меня холодно и бесстрашно. Ее зрелый возраст впервые дал о себе знать.

— Он сказал мне, что ты гангстер.

Я побледнел: