Город смерти

Зверья в лесу было на порядок больше, чем обычно. Непуганое, оно не обращало на человека внимания. Стая страховидл, ведущих свой род от летучих мышей, оккупировала сухую сосну. Завернулись в крылья, дрыхли вниз головами. Синтезатор пальнул для острастки, страховидлы с пронзительными, режущими слух вскриками взмыли в небо. Синтезатор несколько минут стоял, наслаждаясь зрелищем, но потом страховидлы перешли в атаку, и ему пришлось спасаться бегством (как он сформулировал для себя — планово отступать). К счастью, оглушенные светом бестии не преследовали его.

Ситуация. Здесь — в относительно чистом, близком к людям месте — не должно быть мутантов. Рыбу в реке Синтезатор уже имел честь лицезреть, и результат ему не понравился. На такую не с удочкой — с гарпуном или подводным ружьем ходить надо, а лучше — взрывчаткой глушить. Подойдешь к омуту, а она всплывет, размерами и очертаниями похожая на подводную лодку, и лупает на тебя всеми глазами. Сколько глаз, Синтезатор не считал — убрался от греха.

Но реки сообщаются между собой, рыбы мигрируют. А куда прет это зверье?

Он не был зоологом, хотя и прочитал перед отбытием несколько популярных энциклопедий — не разбирался в животных. Средняя полоса, никакой экзотики, сплошь — привычные обитатели зоопарка, персонажи старых фильмов и сказок. Кабаны, волки-лисы, зайцы всякие.

Откуда здесь-то всякая пакость?!

Ответ напрашивался сам собой и Синтезатору не понравился. Он рассчитывал на борьбу с людьми, а никак не на противостояние природе. Они бегут от коридора, они бегут от флуктуации. В свое время он предполагал, что флуктуация, оставшись без контроля, может принять причудливые формы. И все равно — звери не должны ее чувствовать! Забрел же в этот мир братишка, занесло, по его словам, двух солдатиков, заплутавших в тумане. И никто из них даже не понял, где оказался.

Кольнуло и отступило одиночество. Синтезатор крепче ухватил винтовку. Выживать он не собирался, он жить собирался. Насколько же несправедливо… Ничего. Пусть с мутантами борются местные. Пусть бросают всю силу на укрощение зверей. А он подождет. Они ослабнут, они будут напуганы — и тогда в блеске достижений современной техники он явится им. Как говорила девочка? «Лунарям». Он явится лунарям, пусть падут.

Запищал радар, встроенный в навигатор. Кто-то летел над лесом, и не на примитивном вертолете. Этот кто-то хорошо маскировался.

Погоня.

Синтезатор, забыв о враждебной фауне, понесся к убежищу. Не достанешь ты меня, не догонишь ты меня, не найдешь ты мою палатку! Я-то, в отличие от тебя, недоумка военного, готовился. Я-то знал, что ты придешь! Бюрократы, не спрятаться от вас… Что у тебя там? Небось договор мой, будешь в нос тыкать, требовать возместить расходы, грозить судом, штрафом, может, и тюрьмой. Вернись, Синтезатор, отдай коды, отдай корпорации все, что сделал.

Не дож-дешь-ся!

* * *

Улей Института гудел, потревоженный. За последние сутки пропали десять разведотрядов, от уцелевших поступали сведения противоречивые, как байки мутантов. Борис Юрьевич, начальник Службы Безопасности, смотрел на город. Окна его кабинета выходили на исторический центр, некогда прекрасный, теперь же загаженный. Красная площадь, знавшая казни и парады, обращена в торжище, а Кремль, сердце великой страны, — в вульгарную средневековую крепость. И жизнь, кипящая внизу, — гремучая помесь средневековья и бандитской вольности. Быдло не осознает этого. Оно просто бьется с лучевой болезнью, с недостатком еды, друг с другом. Может статься, пройдут века, и снова поднимется страна. Может быть, Институт изыщет средства помочь быдлу снова стать людьми… Но Борис Юрьевич был реалистом. Единственный путь — выжечь заразу, оттеснить мутантов в зараженные земли (а то ведь и в Подмосковье уже окопались, страх потеряли), из быдла оставить самых здоровых и сообразительных детишек. И растить их самим. А взрослых… Что церемониться с убийцами, проститутками обоих полов, наркоманами и алкоголиками? От голода пухнут, но самогон из чего-то производят в промышленных масштабах.

Недавно Ректор на заседании Ученого Совета осветил интересный исторический факт: Россию пытался споить Запад. Споить, сторчать, развратить. Им это удалось — Борис Юрьевич не сдержал улыбки. Можно сказать, удалось. Потому что в Сибири ворочается промышленность, есть ведь земельники — дурные, но крепкие фермеры. Все — благодаря Институту, его поддержке, лекарствам, знаниям и координации. А на Западе — только пустыни. И, может быть, мутанты. Вот так-то, товарищи.

И все же. Взрослое население Москвы больно, и больно неизлечимо. Отбросы общества, стекавшиеся сюда последние пятьдесят лет, выжившие после войны… В те годы, как и сейчас, прав был сильнейший или подлейший. Эти отбросы вырастили достойную смену. Осведомители докладывают о росте детской проституции. Пяти-шестилетние девочки предлагают себя у рынка. У Красной площади. У разрушенных временем и алчными руками стен исторических памятников.