Город Солнца

Тогда я рассказал ему про ночь в каньоне Шелли, когда я предпринял попытку рассказать сказку, которая сама сказывается, первую из когда-либо рассказанных сказок. Я рассказал о встрече со старым хопи и о его утверждении, что я собираюсь поехать в Перу. Я рассказал о том впечатлении, которое произвела на старика маленькая золотая сова, и о его символическом Даре — веточке шалфея — «для защиты». Антонио улыбнулся при этих словах, взял бумажную салфетку и вытер лужицу кофе, которая натекла с ложки.

— Она сейчас с вами?

— Веточка?

— Сова.

Я засунул руку в правый карман брюк и достал крохотный символ. Он смотрел на него без всякого выражения. Я поставил сову на скатерть. Он прикоснулся к ней указательным пальцем.

— Вы пользовались ею?

Сова была даром Антонио из его теsа, из его простой коллекции предметов силы и амулетов. Ночное видение и мудрость темноты, сила утерянного древнего знания. Хуайна Пикчу после наступления темноты. Старая шаманесса. Видения в джунглях среди глухой ночи.

Странно, мне ни разу не приходило в голову использовать эту маленькую сову как фокус моих медитаций, хотя я носил ее с собой так долго, что она стала частью моей сущности. Но она была для меня не столь значительной в качестве инструмента; это была реликвия прошлого, символ нашей дружбы.

— Да, — сказал я, ибо кто я такой, чтобы уверять, что ее сила не проявилась в течение последней недели.

— А шалфеем?

— Нет, — сознался я. — Я оставил амулетную сумку дома. Просто забыл.

— Стыдно, — сказал он. — А ведь по вас видно, что она могла вам пригодиться в джунглях.

— Я хочу рассказать вам об этом, — сказал я. — Там что-то случилось, и в Хуайна Пикчу тоже. Я хотел бы узнать ваше мнение.

— Оно ничем существенным не отличается от вашего, — ответил он. А затем он сделал нечто удивительное. При всей его нежности и привязанности, в его поведении всегда присутствовал некий формализм, запрещавший малейшие физические проявления чувств. Поэтому я был так удивлен, когда он наклонился вперед и накрыл мою ладонь своею. Но несмотря на то, что он не привык к этому жесту, в его порыве не было никакой неловкости.

— Я рад, что вы приехали, — сказал он. — Я собираюсь в одну поездку, в экскурсию, и я думаю, что вам захочется присоединиться.

В эту минуту я отправился бы с ним в ту дорогу, по которой Данте ходил с Виргилием, в ад и обратно, так сильны были мои чувства к старику. Но у него на уме было еще что-то, и не менее впечатляющее.

— Пойдемте со мной в Эдем, — сказал он.

Он убрал руку. Его пальцы нашли чашку с кофе, он сделал глоток, не сводя с меня глаз.

— И вы сможете все рассказать мне, — продолжал он. — Вы можете рассказать, как вы выполняли работу, о которой мы с вами знаем, и что произошло с тех пор, как вы возвратились в Перу.

Было мгновение, когда его слова, казалось, повисли над столом. В моем мозгу не было сомнения. Бывают ситуации, которые нельзя пропускать; более того, бывают безусловные Друзья, чьи предложения не могут быть отвергнуты. Эдем? Я не имел понятия о том, что он подразумевает под Эдемом; Антонио всегда выражался изысканно, но редко — загадками.

А затем пузырь лопнул. На истертом каменном пороге кафе появилась с решительным видом владелица Лос-Маркесес. В руке она держала конверт, и когда я поднял голову, она извинилась и сообщила, что на мое имя пришла телеграмма. Она пришла в тот самый день, когда я уехал в джунгли, и хозяйка беспокоилась, потому что не знала, когда я вернусь. За спиной хозяйки пряталась Анжелина, время от времени выглядывая и показывая беззубую улыбку. Это она увидела, что я приехал, и побежала сообщить сеньоре.

Только у меня на службе знали, где я нахожусь; знали и то, что если я использую гостиницу в качестве пункта связи, то лучше послать телеграмму, чем передавать информацию по скверному телефону на скверном испанском. Я поблагодарил сеньору и смотрел на нее, улыбаясь, пока она извинялась. Она вытащила Анжелину из-за двери и пошла через улицу к себе. Я извинился перед Антонио и разорвал конверт. Телеграмма была от матери, отправлена через мой оффис. Мой отец умирал, и мне следовало прилететь в Майами. Я был не очень удивлен, потому что в течение последнего года его здоровье неуклонно ухудшалось. Я объяснил Антонио ситуацию.

— Это серьезно, — сказал он. — Конечно, вы должны быть с ним.

Он поднял конверт со стола и стал рассматривать его с каждой стороны.

— Нет лучшего способа отдать последние почести человеку, чем помочь его душе освободиться от тела. А если это отец, то вам предоставляется священная возможность. Unа орогtunidad sagrada, священная возможность. Только Антонио мог сочетать эти два слова. Конверт все еще был у него в руках.

— Когда вы уезжаете? — спросил я, сознавая, что одна возможность сменилась другой и, пока я буду находиться в Майами, мой старый друг закончит свое путешествие один.

— Возвращайтесь, я буду ждать вас, — сказал он. — Но ведь неизвестно, как долго я там буду. Если он умирает, то это может тянуться долго. И потом семейные дела… Я не могу заставлять вас ждать неопределенное время.