Корабль представлял собой сущий реликт; это бесхозное, заброшенное командой судно в 40-х годах было куплено у торгового флота какой-то страны, расснащено и поднято в Анды на высоту двенадцати тысяч футов над уровнем моря.
Антонио очень хотел попасть в Копакабану, поэтому около часа пополудни мы сели в автобус и затряслись по изрытой колеями грунтовой дороге вдоль болотистого побережья Перу. Через двадцать километров от Пуно находится полицейский контрольно-пропускной пункт, и молодой человек в униформе с автоматом через плечо поднялся в автобус и попросил предъявить документы.
Тут я обнаружил, что оставил паспорт в Куско. Мне и в голову не приходило, что мы можем покинуть пределы страны. Это усложняло дело. Я сделал вид, что путешествую один, чтобы не впутывать Антонио. Сказал офицеру, что я американский врач, еду в Джули в двадцати пяти километрах от боливийской границы. Мы находились в двух часах езды от Юнгуйо, перуанского пограничного города, и неожиданно все наше предприятие оказалось под угрозой.
Но водитель автобуса слышал мои объяснения и успокоил меня тем, что у него есть приятель на пограничном пункте и при наличии пятидесяти долларов все будет в порядке.
К несчастью, его приятель как раз в этот день отсутствовал, мне пришлось договариваться с угрюмым пограничником; в накрахмаленном хаки, солнечных авиационных очках и с намащенными бриллиантином волосами, он выглядел как Эрни Ковач. За восемьдесят пять долларов мне удалось добыть salvосопducto, разрешение на пересечение границы. Через пятьдесят ярдов боливийские коллеги изучили этот документ вдоль и поперек и потребовали еще пятьдесят долларов за сорокавосьмичасовое пребывание в их стране.
Возвращение в Перу становилось проблематичным. Мы прибыли в Копакабану под вечер. Город расположен на маленьком мысу, нацеленном на Остров Солнца, и дышит заброшенностью и белизной. Полуостров Копакабана — одно из самых древних мест на территории Америки, остановка на пути паломничества во всеми забытую Мекку Западного полушария. Под терракотовой почвой в пластах скальных пород и глины погребены другие города и загадочные культуры, существовавшие еще до древней культуры тиагуанакос, которую унаследовали инки. Копакабана является священным местом, преддверием тайны, Эль Мединой Мекки. Важен не город сам по себе, а место, которое он занимает, и роль, которую он выполняет. Бетонные и саманные строения внушают чувство непостоянства, как будто их строили с уверенностью, что в один прекрасный день все будет разрушено. Поэтому здания и муниципальные службы функциональны, но не эстетичны: строения угловатые, окна квадратные, стены везде осыпаются. Этот город уверен в своей смерти и осознает свою длящуюся веками недолговечность. В этой уверенности есть что-то жуткое.
Мы поднялись по крутой, вымощенной булыжником, улице к zоса1о, городскому скверу перед собором — Базиликой де Копакабана, миновали выкрашенные в пастельные тона дома и открытые двери магазинов, торгующих шляпами, орехами, конфетами, мукой, кукурузой, вином, пивом и газированной водой.
Прокаленный прямыми и отраженными лучами горячего белого солнца, собор стоит с выражением открытого и бесстыдного пренебрежения к спокойному смирению этого места. Это аванпост католицизма на бесполезном плацдарме в двух шагах от места рождения доколумбового язычества. Внутри собора, как бы в отместку за неудачное место, позолоченный алтарь демонстрирует невероятное смешение стилей: классического, барокко и несочетаемых первобытных лейтмотивов. Его богатство неуместно и отвлекает взгляд излишними деталями. Соединение христианства с языческой символикой и практикой в Копакабане представляет собой золотое дно для антропологов, социологов, этнографов. Это заброшенное на край света святилище католицизма дышит безнадежностью среди людей, чья религия обращается за вдохновением к Солнцу и Земле.
Базилика стоит на месте святыни инков, а возможно, и тиагуанако. Мы с Антонио спустились в холодные катакомбы под алтарем Девы Копакабана, где ряды восковых свечей освещали черные сырые камни, и зажгли свечку на помин души моего отца.
Мы поужинали в баре ресторана гостиницы и спустились по улице на берег, так как Антонио страстно хотел увидеть закат солнца. Справа бухта заканчивалась длинной каменной пристанью или дамбой, возле которой были пришвартованы рыбацкие лодки — тридцатифутовые посудины, выкрашенные в ярко-красный или голубой цвет.