Город Солнца

— Ты напуган тем, что мы обнаружили здесь. Я тоже. Возможно, что это — дьявольский мир, совершенно захваченный чем-то злобным и неприемлемым для человечества. Возможно, что это — мир ведьм, нацеленный на уничтожение всего, что ему попадается. Возможно, что если мы не сожжём до последней унции всю живую ткань в этом мире, то потеряем всё, и дьявол будет править всем Мирозданьем. Это возможно, и нет абсолютно никакого способа для меня доказать тебе обратное. Я защищаю ведьм, и автоматически сам попадаю под подозрение. Я выступаю адвокатом дьявола и, следовательно, должно быть и сам подкуплен. Не может быть и никаких доказательств, поскольку обстоятелства отвергают любую возможность существования доказательств.

— Но ты не можешь присвоить себе такую ответственость, как тебе хотелось бы. Это не является подходящей политикой для жизни. Нет способа исключить малейший риск. Нельзя действовать по принципу, что лучше сжечь тысячи невинных душ, чем позволить спастись хоть одному пособнику дьвола. Это не правильно и не практично. Мы должны взглянуть в глаза нашим страхам и научиться жить с ними, Натан. Мы должны научиться контролировать наши ночные кошмары.

Во время всей моей тирады Натан стоял довольно безучастно. Он выслушивал каждое слово. Они входили в него, и не просто пролетали мимо. Но у него не дрогнул ни один мускул, и я знал, что он убеждает сам себя.

— Я всё это знаю, Алекс, — сказал он спокойно. — Здесь нет ничего нового. Здесь нет даже ничего существенного. Это всего лишь кусок работы комитета по общественным связям… пустая риторика. Я тоже так могу. Я буду это делать, почти точно так же, вернувшись домой. Я найду такие выражения, что завоюю девяносто процентов аудитории и заставлю их думать, как ты. Но общественое мнение похоже на собственность, Алекс… это только девять пунктов закона. Чтобы быть в состоянии провести в жизнь такое решение, как это — даже, если бы стоило пытаться его провести — у меня должно быть что-нибудь на продажу. Я знаю, что для тебя всё сказанное является важным. В качестве философии морали это, быть может, и обладает оромной ценностью. Но я говорю о политиках и о практическом убеждении.

— Конечно, мы должны взглянуть в глаза своим страхам. Безусловно, нельзя идти по жизни, направля ружьё на всё, что тебя пугает. Но ты говоришь это человеку, который напуган. Человеку с ружьём. Он не собирается быть убеждён, и не важно, на сколько ты прав. Ты должен дать ему что-то другое. Ты должен долбануть его по голове чем-то таким же твёрдым. Я напуган, Алекс. Я играю роль человека с ружьём. И я опасаюсь, что тебе прийдётся показать мне нечто, что проникнет сквозь твёрдый череп. Тебе прийдётся убедить меня, что я могу взять на Землю и в кабинеты ОН то, что ты даёшь мне… и тебе прийдётся убедить меня, что ты будешь работать там, где вся моральная философия мира не победит синяк под глазом.

Я опустился на колени и достал кое-что из ранца. Это была маленькая пластиковая пиала — пробирка для образцов, которая находилась в кармашке рюкзака, который Карен захватила с собой, когда мы покидали корабль. Теперь она содержала тягучую жидкость мутноватого молочного цвета, напоминающую разжиженную овсянку.

Я поднял её так, чтобы она попала в луч света.

— Что это? — Спросил он.

— Сыворотка правды, — ответил я ему.

— Ну и что?

— Теперь я на Земле, — сказал я. — И я говорю о практичных вещах. Какая единственая сила, которая всегда гарантирует победу над страхом даже в самом осторожном разуме в мире?

— Алчность, — сказал он.

Я знал, что он поймёт сходу.

— Но нельзя спасти ситуацию подобным образом, — продолжил он. Даже, если бы мы отчаянно нуждались в сыворотке правды, больше, чем в чём либо другом во вселеной, нет способа наложить выкуп на этот мир из-за его слабого торгового потенциала. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что ты просто не сможешь перебросить ресурсы через межзвёздные расстояния. Нет способа сделать это экономически выгодным. Ни для сыворотки правды… ни для чего-либо другого.

— А как насчёт эликсира жизни? — Спросил я.

— У них есть эликсир жизни?

— Нет, — сказал я. — Пока нет.

А затем до него дошло. У него оказалась несколько замедленная реакция. У меня она была даже более медленой… но у меня не было преимущества столь прямой подсказки.