В переплетении железных конструкций виднелись птичьи гнезда. Земля была испещрена множеством следов, что наводило на мысль о том, что наше прибытие потревожило достаточное число мелких млекопитающих. Я принялся все внимательно осматривать, в поисках чего-либо, что могло бы дать какое-нибудь представление о годах, в течение которых корабль был ободран — кусок неповрежденного пластика с какими-нибудь записями… хотя бы метку на опорах. По мере того, как я осматривал все и ничего не находил, на все больше начинал чувствовать себя одураченным. Но я должен был продолжать искать хотя бы косвенное свидетельство, которое могло бы прояснить то, что я пытался установить: действительно ли люди в городе были единственными людьми, живущими на Аркадии. Если здесь были и другие люди — люди без компаньонов в виде черной паутины — они также должны были приезжать сюда, чтобы взять с корабля то, что могли.
Я предпочитал думать, что они могли существовать. Как только я утром увидел стада, в которых зараженные животные соседствовали с незараженными, во мне — напрасно ли, нет ли — проснулась надежда. Но я нуждался в чем-нибудь еще, что могло превратить эту надежду в реальную возможность. Мне нужен был какой-нибудь знак. Я не знал точно, какого рода знак искал, но бы проклял себя, если бы проворонил его из-за халатного осмотра.
Но спустилась ночь, а у меня по-прежнему ничего не было.
Я вернулся под навес к костру, роняя со своей пластиковой оболочки целые ручейки дождевой воды.
— Ты ничего не нашел, — сказал Слуга.
— Да, ничего, — признал я. — Мы отправимся обратно утром.
Я одарил его хмурым взглядом, но он не оценил этого. Ему были безразличны все внешние проявления.
— Утром посмотрим, — ответил я.
Он не спросил меня, что я ищу. Возможно, он считал, что знает. А может, он думал, что я сам не знаю.
Они привезли с собой еду, в сумках, переброшенных через крупы быков. Я захватил свой собственный паек, надлежащим образом простерилизованный и разжиженный — в сосудах, похожих на большие тюбики зубной пасты. Они приготовили свой чай, используя дождевую воду, и предложили мне кружку. Я принял ее, только для того, чтобы не обосабливаться. У них не было спальных мешков, и когда пришло время они удовлетворились тем, что растянулись на земле в том виде, в каком были — лучники нагими, а Слуга — в своей серебристой тунике. Я же завернулся в свой спальный мешок.
Сперва я не мог заснуть и прислушивался к ночным звукам. Слышны были крики какой-то птицы — приятные, трепещущие ноты и периодический ухающий вскрик, который тут же напомнил мне сову. Я слышал также и отдаленный лающий звук, повторявшийся снова и снова несколькими голосами, который мог принадлежать охотящимся волкам, а может и нет.
В течение ночи дождь временами переставал. Я с удовлетворением подумал о том, что местные сутки были на целых сорок минут короче стандартных, и что ночь, следовательно, также будет несколько короче. Это было впервые, когда я добром помянул местное время, которое, казалось, было в заговоре против нас. Двадцать раз по сорок минут — это составляло более тринадцати часов… на тринадцать часов меньше времени, чтобы успеть что-то сделать до того, как мы окажемся перед необходимостью принять окончательное решение и приступить ко второй фазе операции.
Лежа в темноте, в некотором отдалении от красноватого отблеска костра, я не мог отогнать от себя мысль, что Слуге и его людям представлялась замечательная возможность сыграть свою игру. Я был один, и некоторое время меня никто не будет ждать обратно. Было легко справиться со мной, открыть костюм, ввести туда инфицирующий материал…
Но что затем? Увезти меня займет время. Они никогда не смогли бы использовать меня для того, чтобы доставить эту штуку на корабль… не превратив меня в автомат полностью послушный воле черной поросли — или их замечательного Самого. А чтобы проделать это, им пришлось бы потрудиться, пока мох пророс бы на всем моем теле.
Это были глупые мысли — своего рода полуосмысленные идеи, которые всегда проявляются на грани бодрствования и сна. Им не хватало здравого смысла, но я никак не мог избавиться от них. Постепенно, однако, они покинули меня, и я заснул.
Я проснулся с первыми яркими лучами солнца.
Кочстер уже не горел, но кучка золы продолжала дымиться. Один из лучников сидел перед ним на корточках, вглядываясь вдаль сквозь дым. Остальные спали — или, во всяком случае, оставались неподвижны. Теперь небо было ясным, только с несколькими белыми облачками, гонимыми легким ветерком.
Когда я подошел, лучник поднял взгляд, без какого-либо явного интереса.
— Ночью ничего не произошло? — Спросил я.
— Приходил волк, — сказал он лаконично. — Разведчик стаи. Он ушел.
— Ты не стрелял в него?
— Я его не видел. Только чувствовал запах.
— Он вернется?
— Не знаю.
Я оглядел равнину. Вокруг виднелся огромный участок травянистой местности со множеством кустов и выступающими из них группками искривленных деревьев. Равнина выглядела пустынной, если не считать маленьких птичек в ветвях и высоко в небе.
Дежурный уже поднимался.