Город Солнца

— Отцу Солнцу. Матери Земле, — он отвинтил колпачок и вылил содержимое на землю, все до капли. — А Великий Дух Виракоча знает: все это мы совершаем во имя ваше.

Он закрутил колпачок, отставил флягу и сел напротив меня с западной стороны теза. Я пристально смотрел на него, следя за его состоянием. Он вытащил из пончо сложенный носовой платок и вытер щеки. Я знаю, рука его дрожала. И снова от подозрения у меня перехватило дыхание.

— Закройте глаза, друг мой. Существует вид времени, созвучный Природе. Это — священное время, когда творится и взаимодействует аупi, когда к нам возвращается отраженное чистое намерение, когда действия наши очищаются. Мы попросили разрешения продолжить начатое. Закройте глаза, и пусть предки говорят с вами.

Но я слышал его слова. Пламя погасло, оставив после себя лишь несколько сверкающих угольков, погребенных в белом пепле. Тело мое содрогалось, голова шла кругом от всего, что он сказал, и от того, что он подразумевал.

Я не знаю, как долго я сидел на твердой земле, прислушиваясь к словам и заклинаниям моего друга; они как эхо проносились и повторялись в моей голове. Это продолжалось около десяти или пятнадцати минут. Смогу ли я когда-нибудь понять их значение? То, что было так ясно и с такой страстью изложено, — смогу ли я все это запомнить? Смогу ли в это поверить?

А затем возник звук, тонкое трепетание низко над землей. Небольшая, похожая на воробья птичка кружит вокруг нас. Я чувствую вибрации ее маленьких крыльев, хлопающих рядом… в отдалении… рядом; она все время летает вокруг, а затем… Я открываю глаза и вижу ее стоящей позади Антонио. Она стоит за его плечом. Маленькая птичка продолжает кружить, но я никак не могу ее увидеть. Я пристально гляжу на его старого друга, шаманессу кьеро, Ла Маскадору де ла Кока, стоящую здесь, позади него. Его глаза закрыты в медитации, а она глядит на меня. Пока я смотрю, она поворачивает голову в направлении сhulраs слева от меня и справа от нее. Я с трудом слежу за ее сверкающими глазами, смотрю вверх и вижу отвратительное создание, сидящее на верхнем крае башни, — кондора, того самого vultur gryphus Анд, размером с человека; он сидит сгорбившись со сложенными крыльями, его морщинистое «лицо» свисает между… плеч. Он напоминает урода, горбуна в перьях. Неуклюже перемещая свой центр тяжести, он вздрагивает, его перья взъерошиваются… Ла Маскадора улыбается мне, и эта улыбка — приглашение к полету. Я могу перенести свою волю в это создание, которое она доставила сюда. Я могу продемонстрировать то, чему она меня научила, и сейчас слетать на Амазонку.

Но я не буду этого делать. Лицо Антонио, пассивное и спокойное в свете костра, напоминает мне о моем выборе, моей подготовке. И я улыбаюсь ей, киваю головой, закрываю глаза и уже понимаю, что она — с Антонио, любит его как сестра, испытывает меня, чтобы убедиться, что он путешествует с надежным другом, настоящим сотраdre…

— Соtраdrе, — шепчет Антонио.

Я поднимаю веки и встречаю его сияющий взгляд; он сидит напротив, над теsа, и никаких следов женщины; фактически, я не открывал глаз, пока он не окликнул меня. По мне пробежала дрожь; Антонио вопросительно поднял брови. Я кивнул головой, мол все в порядке. Он улыбнулся и показал мне глазами вверх; мы вместе посмотрели на небо.

Над Силлустани падали звезды. Светлые белые точечки чертили следы во все стороны на ночном небе, сгорали белым огнем, взрывались, падали в тишине. У меня перехватило дыхание, я был ошеломлен.

— Ох, — вырвался невольный возглас у Антонио.

Я взглянул на него: он не отрываясь смотрел вверх, как будто хотел поймать капли чистого белого света, которые лились дождем на маленькое озеро, полуостров и молчаливые мавзолеи его предков. Антонио Моралес смотрел на небеса, а они отражали его экстаз в прекрасном аупi.

*16*

В три часа ночи мы отыскали наше такси и спящего на заднем сиденье водителя почти в миле от репinsula епсапtada.

Мы поселились в готеле в Пуно и проспали восемь часов, после чего в слепящий глаза полдень вышли на берег Титикаки. Солнечный свет здесь такой чистый и интенсивный, что отражается от любой поверхности, из-за чего приходится постоянно жмуриться, поэтому очертания предметов размыты и неясны.

Озеро лежало перед нами, как позабытое море. Его длина сто двадцать миль, максимальная ширина тридцать семь миль, измерения эхолотом показали глубину более девятисот футов, хотя местное население утверждает, что (dicen quе) священное озеро бездонно. Даже на улицах Пуно ощущается в воздухе что-то особенное; оно обостряет чувства, внушает тревогу и беспокойство. Это хорошо известное ощущение характерно для высоты 12 тысяч футов, но здесь прибавляется еще что-то, какая-то хрупкая напряженность.

Мы позавтракали озерной форелью с желтоватым рисом и жареным картофелем у уличного торговца на длинной бетонной дамбе, где швартуются рыбацкие лодки и грузовой корабль, курсирующий между Пуно и Ла-Пасом.