Город Света

"Чтобы этого не случилось, чтобы вы не остались без дома, - и тут он завопит, как диктор на Красной площади во время парада: - Покупайте квартиры у фирмы "Хатастрой"!"

Поэтому бабушка, не выпуская руки своего внука, храбро повернула назад и устремилась в лес, продвигаясь напролом, чтобы выбраться из этого проклятого места, однако дальше шли одни завалы, причем это нельзя было назвать лесом. Тут пахло пылью, керосином и каким-то техническим жиром типа вазелина, и тут стояли, лежали и вообще торчали вверх тормашками одни старые синтетические елки. Видимо, это было место, куда стаскивали запасы пришедших в негодность искусственных новогодних елок (зачем?), и на некоторых так и остались висеть нитки мишуры и кусочки битых шаров. Пройти сквозь эту свалку, да еще с ребенком на руках, было нельзя.

Она не солоно хлебавши вернулась и села на прежнее лысоватое место, которое можно было бы назвать опушкой этого помойного леса, и при этом она делала вид, что ей все нравится, никакой досады. Она даже специально улыбнулась всем вокруг - елкам слева, палкам справа и декорациям прямо перед собой.

- Садись ко мне на ручки, - сказала она.

Кузя, однако, стал оглядываться.

- Бабушка, - сказал он, - пошли домой. Мне тут не нравится, - сказал он. - Лес какой-то дурацкий.

- Ничего, ничего, - улыбаясь, пропела бабушка, и сгребла умелой рукой Кузю, и пристроила его у себя на коленях. - Утро вечера мудренее. Спи.

И она, фальшиво улыбаясь, запела колыбельную. При этом она опять-таки глядела и прямо перед собой и поворачивала голову то вправо, то влево, чтобы людям было удобнее ее снимать.

- Нас смотрят миллионы! - вдруг сказала она. - Так поаплодируем же! Пусть внесут приз!

- Ты че, баба? - спросил Кузя.

- Это декорация, понимаешь? - зашептала бабушка. - У деревьев нет хвои, видишь? Одни отрепья. И травы нет. И земля искусственная, пыль какая-то, прах горелый. Мы участвуем в программе. А теперь, - сказала она улыбаясь и очень громко, - прошу наш приж в штудию!

(Она случайно зашепелявила - под язык попалась одна из жемчужин.)

Но ничего не изменилось. Поддувал сквознячок. На небе было темно. Никто не вносил никакого приза.

- Есть хочешь? - спросила бабушка.

- Нет, - ответил, как обычно, Кузя. Ему никогда не хотелось есть, странный ребенок!

- А пить?

- Нет.

- Это хорошо. Потому что у меня ничего нет.

И она вдруг пожаловалась:

- Ты мне сердце разрываешь. Почему ты сказал так? Что это - я тебя не увижу? Куда ты собрался?

- Не знаю.

- А как же я без тебя? - бестолково спросила бабушка.

- Ты будешь.

- Не оставляй меня, - попросила бабушка. - Сначала я уйду. Так полагается. И ты меня будешь иногда вспоминать. Хорошо?

Он промолчал.

- Давай договоримся, что ты меня не покинешь? Ладно?

- Не знаю.

Вдруг она спохватилась:

- Что это ты такое бормочешь: не знаю, не знаю. Как это? Я тебя никуда не отпущу! Я без тебя не смогу! Да мне твоя мать башку открутит! Да я с крыши прыгну!

При этом она лихорадочно гладила кудряшки Кузи, и голова его болталась на тонкой шейке.

- Обещаешь? Ну скажи да! Ну скажи! - заплакала она. - Да? Да?

- Да, - ответил он внезапно.

- Что "да"? Что не покинешь?

- Да.

Она мигом успокоилась, как будто действительно маленький ребенок мог что-то ей обещать. Она оживленно, вытирая слезы, заговорила:

- Как-то странно с нами обошлись. Бросили тут. Дом - не дом, а одна стена. Елки-палки.

Тут, совершенно неожиданно, во тьме загорелись два волчьих глаза.

- Это еще что! - завопила бабушка. - Нахальство! Кто разрешил? Тут ребенок маленький! Иди отсюда!

Два глаза вдруг погасли, потом снова зажглись, но вполовину. Как будто кто-то моргнул, а потом прищурился. Затем раздалось краткое "мяф".

- Кошка, - не веря себе, сказала бабушка. - Не волк!

- Миша, Миша, - позвал Кузя.

- Откуда тут Мишке-то быть?.. Сидит теперь дома до вечера один... А я ему воды не подлила... Хорошо хоть мяса оставила.

Два огонька неслышно подкрались, причем чуть пониже замаячил белый клочок.

- Миша? Ах ты мой хороший! - запела бабушка, и кот подобрался к ее коленям и сел на них вторым, рядом с Кузей.

Стало теплей.

- Чем я вас кормить-то буду? - загоревала бабушка.

Вскоре произошло вот что: в декорации, изображающей дом, загорелись окна.

- Я же говорю, нас снимают, - обрадовалась бабушка. - Пошли.

За занавесками стали мелькать тени людей. Донеслась музыка.

Потом распахнулась дверь, выехала камера, вышел ведущий во фраке, с галстуком бабочкой, похожий на барана с лошадиной челюстью, и провозгласил:

- Мы приглашаем всех участников передачи! Добро пожаловать! Милости просим!

Бабушка крякнула, как утка, и стала приподниматься, но Кузя сказал:

- Ой.

И кот уцепился когтями в бабушкину юбку, не желая слезать с теплого местечка.

Приглашающий исчез во тьме, камера исчезла, а двери остались открытыми. От них падал свет, и в дверном проеме темным силуэтом зафиндиляла какая-то бабочка. Бабочки, как известно, летят на свет.

Глава шестая

СЕАНС. ФИЛЬМ ПЕРВЫЙ

Тут бабушка встала. Ее с какой-то нечеловеческой силой тянуло к освещенным окнам. Она почистила юбку сзади, одернулась, взбила волосы на затылке и, крепко держа за руку внука, тронулась.