— Однако, — продолжил доктор, — вам незачем опасаться этой части страны. На самом деле ваш сын окажется вдали от искушений. Контрабандисты, уж не знаю, что они из себя представляют, серьезно рискуют, доставляя плоды в Луд, и они не станут расходовать их на селян и их работников.
— И все же, — стоял на своем господин Натаниэль, — я не намерен отсылать его так близко к известному месту.
— Месту, которое с точки зрения закона не существует, так? — усмехнулся Эндимион Лер.
Он подался всем телом вперед и пристально поглядел в лицо господину Натаниэлю:
— Господин Натаниэль, мне бы хотелось немного порассуждать. Рассудок, насколько мне известно, — это всего лишь лекарство и в таковом качестве не обладает постоянным эффектом. Подобно маковому молочку, он нередко приносит лишь временное облегчение.
Он умолк, как будто подбирая слова. И продолжил:
— Мы имеем несчастье обитать в стране, граничащей с неизвестным, отсюда и болезненные фантазии. Мы высмеиваем старинные песни и амбары, однако же они представляют ту основу, на которой мы ткем собственную картину мира.
Он помедлил секунду, наслаждаясь собственным глубокомыслием, и снова заговорил:
— Но давайте попробуем посмотреть в лицо действительности, назвать вещи своими именами. Возьмем, например, страну Фейри. Там никто никогда не был. Из поколения в поколение она считалась запретной землей. И как следствие любопытство, невежество и необузданная фантазия сошлись нос к носу и состряпали страну, где золотые деревья обвешаны жемчугами и рубинами, где живут бессмертные и ужасные, наделенные невероятными способностями создания и все в таком духе. Однако — и я ни в коем случае не присоединяюсь к мнению всем известного зловонного антиквара — не существует ни единственной домашней вещи, которая, если поглядеть на нее под определенным углом, не была бы волшебной. Представьте себе Пестрянку или Долу, на закате катящие свои воды на восток. Вспомните осенний лес или боярышник в майском цвету.
Господин Натаниэль впитывал каждое слово врача, как нектар. Наконец он ощутил себя в безопасности, и чувство это переливалось по его жилам, словно вино, даже слегка ударяя в голову. Эндимион Лер внимательно смотрел на него с едва заметной улыбкой.
— А теперь, — проговорил он, — надеюсь, ваша честь позволит мне немного поговорить о вашем собственном деле. Насколько я понимаю, хворь, которая мучает вас, называется «жизненной болезнью». Вы, так сказать, являетесь плохим моряком, и течение жизни кружит вам голову. Здесь, под вами, вокруг вас, вздувается и бурлит, откатывается и набегает огромная и неподвластная нам безжалостная стихия, которую мы зовем жизнью. Ее движение проникает в вашу кровь, туманит голову. Привыкните к ней наконец, господин Натаниэль! Я не хочу сказать — перестаньте ощущать ее движение, ощущайте себе на здоровье, только научитесь любить, а если не любить, то хотя бы переносить на твердых ногах и с ровной головой.
Глаза господина Натаниэля наполнились слезами и он кротко улыбнулся. В это мгновение ноги его, безусловно, находились на твердой земле; и как каждому из нас случается думать, что тому или другому настроению не будет конца, в тот миг он полагал, что голова его более никогда не замутится от присущей жизни морской болезни.
— Благодарю вас, Лер, благодарю, — пробормотал он. — За то, что вы сейчас сделали для меня, я готов оказать вам любое содействие.
— Отлично, — промолвил доктор. — В таком случае предоставьте мне возможность исцелить вашего сына. Лечить людей — для меня самая большая радость. Позвольте мне договориться о его переезде на ферму.
В своем нынешнем состоянии господин Натаниэль был просто не способен противоречить ему. И теперь Ранульфу в ближайшее время скоро предстояло отправиться в Лебедянь-на-Пестрой.
Прощаясь, Эндимион Лер произнес:
— Господин Натаниэль, хочу, чтобы вы запомнили одно:
Рыся от дома Шантеклеров, Эндимион Лер хихикал себе под нос и потирал руки.
— Никак не могу перестать быть врачом и исцелять раны, — бормотал он. — Но какой политический успех! Он согласился отпустить мальчика на ферму.
Вдруг он вздрогнул и замер прислушиваясь. Издалека донесся едва слышный звук. Он вполне мог оказаться залетевшим из неведомых краев петушиным криком, иначе его следовало бы назвать отголосками полного издевки хохота.
Глава V
Ранульф отправляется на ферму вдовы Тарабар