Город у моря

– Ну да! И еще как настаивал! Великодержавным шовинистом Полевого обозвал. А какой тот, спрашивается, шовинист, если он большевик с первых дней революции? Еще осенью восемнадцатого года они в Летичеве советскую республику провозгласили. Вот как! Первую на Подолии. Ему Советская Украина дорога, и нам, фабзайцам, Полевой все время говорит, чтобы мы изучали и любили язык украинского народа, среди которого живем. А одного хлопца, который плохо отозвался об украинском языке, Полевой так отругал, что держись. «Какое ты, говорит, имеешь право, пацан несознательный, с таким пренебрежением отзываться о языке народа, чей хлеб ешь? Ведь это украинский селянин своим трудом и потом для тебя хлеб вырастил, а ты над мовой его смеешься?» Но, с другой стороны, если разобраться, зачем, скажите, заставлять Назарова насильно с бухты-барахты учить украинский язык, когда он еще и года на Украине не прожил? – спросил я горячо.

Секретарь улыбнулся, и я, ободренный его улыбкой, продолжал:

– …Теперь получается вот какая история. Закроют фабзавуч. Ну хорошо, у кого батька или мама в городе живет, они ему, факт, помогут, пока он устроится. Ну, а что делать тем хлопцам, кто из детских домов к нам пришел? – вот вопрос.

Ведь их отцов поубивали петлюровцы, и у них в городе никого нет, и самое-то главное – жить им будет негде. Так они спали в фабзавучном общежитии, а сейчас, как закроют школу, Печерица хочет в этом доме поселить учеников музыкального техникума. Они ему дороже всего, они в его хоре поют. А куда же фабзайцы денутся? А ведь наше обучение государству ничего не стоило: на полной самоокупаемости школа была. Сделаем сами соломорезки – продадим крестьянам и на это существуем. И нам хорошо, и крестьяне машины имеют. Смычка происходит между городом и деревней. Мы думали, окончим школу, станем рабочими, пошлют нас на заводы, в Донбасс, а вместо нас других хлопцев наберут. А тут вдруг такое получается… А все через Печерицу…

Секретарь снова улыбнулся и сказал:

– Ты погоди, не горюй особенно. Положение не столь уж безнадежное, как тебе кажется.

– Да нет, в самом деле, вы подумайте только, – ободренный его словами и распалившись еще больше, сказал я, – у нас на городской бирже труда своих безработных хватает, а еще нас им подбросят. Учились, учились – и на биржу… Даже допустим, биржа разошлет нас по кустарям учениками. Что мы будем делать, вы подумайте, – кастрюли лудить или корыта хозяйкам запаивать? Да разве об этом мы мечтали, когда шли в фабзавуч? И разве мы виноваты, что больших заводов в округе пока нет?

Секретарь перебил меня, возвращаясь к рассказанному мною раньше:

– Он действительно так сказал: «Никто не даст закоптить голубое небо Подолии дымом заводов» или ты это выдумал для красного словца?

– Вы что думаете, обманываю? – обиделся я. – Так и сказал!

– Любопытно. Очень любопытно. Я не знал, что он так откровенно действовал. Какой пейзажист нашелся! К счастью нашему, народ Украины не спросит его, где надо строить заводы. Там, где надо, – там и построим. Кое-где небо подкоптим, и воздух от этого в целом мире свежее станет.

– Нам и Полевой все время толковал, что без индустриализации нашей стране жить нельзя. Заедят нас тогда иностранные капиталисты, – согласился я со словами секретаря.

– Правда? Это хорошо! Вас можно поздравить с умным директором. Настоящий руководитель даже самого маленького дела должен всегда чувствовать революционную перспективу. Скажи, сколько вас, таких молодцов, в фабзавуче?

– Пятьдесят два… И все мы уже в профсоюзе металлистов состоим.

– Комсомольцев много?

– Больше половины.

– А когда, по плану, у вас должен быть выпуск?

– В мае. Скоро. В том-то и дело!

– Все ваши хлопцы захотят поехать в другие города?

– Еще как захотят! Пешком пойдут! А для чего же мы учились? Когда поступали в школу, то нам так и обещали, что станем работать на больших заводах…

– Ты сегодня приехал? – неожиданно спросил меня секретарь, снова записывая себе что-то в блокнот.

– Вчера вечером. Я бы еще вчера сюда зашел, да поезд опоздал.

– А где же ты остановился?

– На вокзале. Выспался немного на лавке…

– На вокзале?.. Почему же в гостиницу не пошел? Или в Дом крестьянина? Знаешь на площади Розы Люксембург большой такой дом?

– Да я… На вокзале… тоже ничего…

– Ты чего-то мнешься. Такой говорливый был, а сейчас стоп машина. Сознавайся: денег, наверное, мало?

– Были деньги, но вот…

И я потихоньку-помаленьку рассказал секретарю о своем горе.

Сочувственно покачивая головой, секретарь улыбнулся, а потом, рассмеявшись, сказал:

– Подвели, брат, тебя «Акулы Нью-Йорка»! Небось голодный сейчас?

– Нет… Нет, спасибо, я уже завтракал… Флячки ел на базаре.