Город Улыбок (СИ)

Еще молодая, но уже изнуренная тяжелой работой и бедностью женщина, вытирает слезы.

– Сынок, просто мне нечем тебя накормить. Вот придет папа со смены, он принесет покушать.

Мальчик знает, что так и будет. Его папа не такой, как у остальных, он не пьет, не бьет маму, и всегда приносит покушать. Мальчик знает, что папа приносит свой пай, который дают работникам, что он сам недоедает, но любой ценой старается накормить своего сына.

– Кевин, иди сюда! Давай еще повторим эти буквы.

– Но мам, я не могу учиться, когда так хочется кушать. Животик бурчит!

– Ты должен сынок, – мальчик увидел, как его мама пытается сдержать рыдание.

– Не надо мамочка! – Мальчик и сам начинает плакать. – Я выучу все! Я буду лучшим! Уеду отсюда, как ты и мечтала, и потом расскажу тебе о сияющем светлом Рондо, о месте, где все всегда улыбаются, и где много еды!

Я заметил, как капли падают на пол, одна, вторая, третья. Слезы! Это были мои слезы. За все годы жизни в Рондо я плакал второй раз. Первый раз был тогда, когда пытался передать родителям деньги и еду. Но меня поймали. Гражданам Рондо строго настрого запрещалось самовольно помогать «неблагополучным» жителям за пределами столицы, только посредством специальных благотворительных программ. Когда я смотрел, как охранники топчут еду, приготовленную для моей семьи, как скармливают ее псам, пока где-то там за периметром мои родители и маленькая сестра голодают, тогда я впервые заплакал в Городе Улыбок. А потом хорошенько врезал одному из офицеров. За это меня избили и продержали две недели в карцере. Пригрозили, что, если попытаюсь провернуть такое во второй раз, меня ждет суровое наказание, вплоть до долгосрочного лишения свободы. И я, подавленный страхом, больше никогда не пытался помочь семье. Но и не плакал, никогда не плакал.

Родители, они знали, что прощаются со мной навсегда, когда меня, как лучшего ученика школы, забирали в Рондо. Они знали, что я не смогу им помогать, но они сделали так потому, что любили меня, потому что хотели, чтобы хотя бы я пожил полноценной жизнью. И я больше никогда не рисковал, чтобы их жертва не была напрасной. Я наслаждался всеми благами жизни, наслаждался за нас всех, подавляя в себе боль от осознания того, что не смогу разделить это с теми, кого так люблю.

– Вы плачете? Простите, я вынуждена буду сообщить об этом…

– Нет, Лайла, – сказал я, незаметно вытирая слезы, – просто, пролил немного виски! Я такой растяпа. Свяжи меня с Марком!

– Простой звонок, видео связь, голографический контакт?

– Простой звонок, ни его устрашающей физиономии, ни тем более голограммы мне здесь ненужно. Меня до ужаса пугает этот странный тип!

– Слушаюсь, соединяю!

По комнате пошли длинные гудки, после чего я услышал знакомый голос:

– Привет, Кевин! Как дела? – Тон инженера Марка Голдмана был как всегда прохладным и сдержанным.

– Марк, – ответил ему, садясь в кресло, – мне нужны новые куклы!

– Это невозможно, Кевин! Ты сломал восемь за последний год! Я не смогу тебя постоянно покрывать! Кто-то из Бюро рано или поздно узнает, что ты не уравновешен, у тебя заберут работу, назначат принудительную реабилитацию. Может тебе стоит самому добровольно обследоваться?

– Мне не нужно лечение! – Закричал я. – Все в порядке! Это твои куклы не в порядке. Они всегда всем довольны, и всегда улыбаются…

Ответом была тишина.

– Прости, – тихо добавил я, – может, и в правду, я немного не в себе!

– В этом вся изюминка моего изобретения, – голос Марка, все такой же спокойный и обжигающе холодный, звучал в комнате так, будто он сидел рядом, а не находился в другом конце Рондо. – Этим они и лучше живых женщин. Они не ноют, не жалуются, у них не болит голова, они не обижаются, но что самое приятно – выполняют все, абсолютно все твои приказы!

– Марк, она улыбалась, она улыбалась, когда я избивал ее, когда я превращал ее лицо в кашу. И те двое маленьких ублюдков тоже улыбались, пока я трахал труп их матери, и они улыбались, пока я избивал их, разбивая лица в металлически-пластико-силиконовое месиво. Марк, черт побери, тебе не кажется, что с нами всеми что-то не так?

– Кевин, ты переработал, возьми отпуск и съезди в курортный сектор. Ты просто трудоголик!

Я лишь рассмеялся. Трудоголик?! Я не работал физически ни часа в своей жизни. Вот мой отец, за жалкие гроши вкалывавший по четырнадцать часов на заводе, был трудоголиком. А я сколотил себе состояние, читая людям истории о Боге. Хотя всегда чувствовал, что Бог давно покинул Город Улыбок.

Все это время я медленно тонул в отчаянье, в этом городе я давно потерял надежду!

– Марк, я ведь знаю тебя. Ты же пытался, хотя бы раз пытался?!

– О чем ты, Кевин? – тон инженера стал еще холоднее, я это почувствовал.

– Марк, ты ведь не глуп, понял, о чем я! Плачущую куклу, хоть одну, но ты создал?

– Кевин, ты очень подставляешь меня такими вопросами!

– Марк, я давно знаю и уважаю тебя…

– Да, Кевин, я создал хьюмбота, способного плакать, но… они пришли за ним… – судя по голосу, Марк был зол. Это с ним бывало не часто. Я вообще не знал, что он способен проявлять эмоции.