Город в конце времён

Группа приблизилась к нескольким Высоканам. Глубокий, музыкальный бас произнес:

— Времени почти не осталось, но вы минуете ворота, только когда будете во всеоружии. Никто не выйдет без надлежащей подготовки или снаряжения.

Тиадба вскинула взгляд на говорившего, мысленно примеривая к его странному, длинному лицу собственные страхи и разочарования. На девушке была надета серебристая маска, защищавшая от пыли, что низкими плотными клубами поднималась от шагов. Девять из тринадцати членов группы принадлежали к древнему племени. Четыре Высокана играли роль сопровождения, а может быть, и охраны: доведут до границы реальности и отправят в Хаос.

Искатели и эскорт двигались под высокой, темно-серой крышей — оставив стены так далеко позади, что они выглядели невысоким гребнем. Впечатление пугающее: громадное, плоское пространство, тусклое сияние сверху, а кругом — ничего, кроме бескрайней, пыльной равнины.

Сколько еще им брести до цели? И в чем она заключается, эта цель?

Старейший из Высоканов издал верещание, которое Тиадба интерпретировала как смех.

— Дышите через маски, — посоветовал он. — Яда здесь нет, лишь драгоценная, древняя пыль — она древнее всех вас, даже древнее, чем мы!

Он был выше Тиадбы раза в два, не меньше, с длинными, изящными руками и ногами, скуластым, тонко очерченным лицом жемчужного цвета и крупными карими глазами, посаженными по обеим сторонам широкого, приплюснутого носа без видимых признаков ноздрей. (Джинни попыталась вспомнить, были ли Высоканы людьми — Тиадба, во всяком случае, признавала их крайне отдаленное и косвенное родство). Он был одет в обтягивающий черный костюм, исчерченный тесно расположенными рыжеватыми кантами, которые меняли свой рисунок каждые несколько секунд — очень утомительно для глаз.

Что же касается их собственной одежды — исключая маски, — то люди остались в тех же серо-бурых пижамах, в которых и прибыли.

До Тиадбы (и, в свою очередь, до Джинни) начинало доходить, в какой степени все они были наивны. Кто кого обманывает? А Грейн? Неужели она все знала, прежде чем передала нас Высоканам — прежде чем умерла?

К тому же Джинни явственно ощущала, что Тиадба восстанавливается после невыразимого испуга и горя — после беды, оставившей обжигающий след. Что-то страшное случилось на Ярусах, что-то запредельное, не могущее вместиться в мир, знакомый Тиадбе.

Часть ее подсознания вдруг заметила присутствие Джинни.

— Ты! Убирайся! Или сиди тихо и не мешай!

Веки девушки затрепетали, и на несколько кратких секунд она вновь увидела склад, потолочное окно — вновь подспудно ощутила горы коробок и ящиков, наваленных вдоль стен. Коричневое одеяло запеленало ее подобно погребальному савану, смирительной рубашке; Джинни смотрела безумным взглядом, шейные жилы взбухли от напряжения.

Текло время — а сама она находилась где-то еще. Девушка лишь смутно помнила, что побывала в каком-то месте, рядом с кем-то — утраченное имя, три ноты более длинной мелодии, которую она позабыла.

При этой мысли опять дрогнули ресницы, веки медленно опустились. Дыхание стало мелким и частым.

Тело обмякло.

Она вновь уходила…

Они пересекли равнину сверкающей пыли. Впереди вырастал серебристый кластер закругленных строений, походивших на мыльные пузыри лунного света, опиравшиеся на пьедестал в обрамлении низких барханов, исчерченных ветровыми меандрами.

— Здесь нет ничего реального, — тихо сказал молодой человек, устало переставлявший ноги неподалеку от Тиадбы. Его звали Нико. Да, они все устали; им не хватало привычной, надежной, путеводной яркости неботолка над Ярусами; их мир бесконечно расширился — и приобрел странный, оголенный, уродливый облик. Тиадба невольно оглянулась, ища моральную поддержку у товарищей. Ее группы. Ее девятки.

Эй ты — внутри! Наступает опасное время. Я не знаю, что делать.

Джинни не хватало сил для ответа. Контакт был непрочным; все, что видела Тиадба, для Джинни казалось пропущенным через какой-то зыбкий тоннель, дрожащую смотровую трубу.

Она напоминала неумелого всадника, плохо держащегося в седле, опасливо подскакивающего при каждом новом шаге, очередной мысли хозяина тела, чуть ли не при каждом ударе сердца. Она не могла говорить, у нее едва получалось смотреть.

Простыни спеленали ее еще туже, Джинни падала откуда-то… куда-то…

По эстакаде группа поднялась к пьедесталу и, насколько могла, стряхнула вездесущую пыль. Тиадба знала имена спутников, повторила их про себя, будто представляла гостье.

На сердце становилось легче при мысли о том, что не одна она испытывала блуждания; как и у Джинни — чье имя она не могла произнести или понять, что оно означает, — ее воспоминания о провалах в памяти были минимальными. Ты ведь не собираешься меня выпихивать? Даже и не думай. Мы так погибнуть можем.