Город в конце времен

Эта же книга приступала к рассказу с самого начала – стоило лишь открыть обложку справа – затем переходила к середине и, наконец, заканчивалась возле левой обложки. Когда они разобрались с правилами транслитерации, то выяснилось, что язык не очень сильно отличается от их собственного, чему Джебрасси был немало удивлен – ведь столько времени прошло.

– Слушай, по идее повествование должно быть очень древним. Отчего же в нашей речи так много одинаковых слов?

– Но ведь в противном случае ее нельзя было бы прочесть, – резонно заметила Тиадба. – А кто-то хочет, чтобы нам это удалось… Или, что тоже вероятно, нас намеренно придерживают в развитии. Нам недостает естественности. – За неимением лучшего, здесь она использовала термин, означавший легкость, с которой дети привыкали к опекунам. – Давай попробуем прочитать вслух, что у нас получилось. Вряд ли это слишком сложно.

Однако у Джебрасси зародилось новое подозрение.

– Сангмер не принадлежал к нашему племени, – сказал он, подсыпая буквожукам смесь из сушеного парса с катлуповой сечкой. Поедая корм, жуки тихонько пели. Особи постарше, по-видимому, не очень-то жаловали парс, потому что, выбрав сухие зернышки, они сгребали их на край стола и спихивали вниз.

– Ну и что? – пожала плечами Тиадба. – Может, он был Высоканом.

– А эти новые слова… странные они какие-то. Ум за разум заходит. Вот это, например, что такое?

– Я думаю, это число. Только очень большое.

– Да? А что означает «световой год»?

– Ты читай, читай… Разберемся по ходу дела, – приказала она, игриво щелкнув его по уху.

Джебрасси принялся старательно читать вслух. Когда у него начинал заплетаться язык, вступала Тиадба. Так, на пару, они осилили некое «предисловие» (вводные страницы, предположили они) и приняли прочитанное за чистую правду, подобно невинным детенышам, едва покинувшим креш-ясли. Многое, очень многое было за гранью постижения… всего лишь звуки, поднимавшиеся со страниц, но звуки эти несли зловещий, и тем самым убедительный смысл, словно Джебрасси с Тиадбой обладали какими-то общими врожденными чертами, точками соприкосновения с Сангмером и теми, кого он описывал.

Мы вышли в гибельное странствие меж разбитых галактик в свихнувшемся корабле – умерли и воскресли, чтобы вновь возжаждать смерти, – мы вернулись к родному очагу путями ужаса, неся спасение Земле – и когда мы прибыли, то наш триумф стал нашим палачом, нашему безумию славословил круг обожателей, которых мы некогда считали смертельными врагами.

Сквозь тернии обрел я силу и малую толику свободы, – чтобы отдать их без остатка за любовь, час утраты которой еще поджидал меня. Таков исход моего путешествия в царство Шен, чьи обитатели отрицают свое происхождение от людей и не признают общности с народом пятиста галактик.

Я пишу эти строки ради одной цели: возродить энтузиазм Кальпы, которую почти не заботит то, что лежит за ее стенами; я надеюсь на повторное разрешение – пусть не поручение, так хотя бы соизволение – совершить последний поход, куда более краткий, куда более опасный, – поход, из которого никому из нас не суждено вернуться.

Джебрасси втянул воздух сквозь зубы.

– Вряд ли нас ждет счастливая повесть, – тихо пробормотал он.

– Боюсь, ты прав…

Юноша бережно отодвинул любопытствующего жука, который пытался залезть на раскрытую книгу, и вместе с Тиадбой, сплетя под столом пальцы, обратился к следующей странице.

Продолжение, как выяснилось, далось сложнее – буквожукам надоело, что их все время перетасовывают, и они перестали составлять полезные строчки.

В конечном итоге Джебрасси прикрыл веки и вскоре задремал. Убедившись, что он спит, Тиадба забежала вперед на толщину пальца. Ей казалось, что она способна чувствовать книгу – ее связи, ее форму, – так что теперь, предоставленная самой себе, она инстинктивно решила перескочить к страницам, которые могли бы – почти — ответить на ее вопросы.