Город в осенних звездах

Он положил обе лапы перед собою на стол и опять рассмеялся, как смеются обычные лисы: запрокинув голову и издавая отрывистый лай. Если бы у него был хвост, он бы сейчас распушил его. (Может быть, вдруг подумалось мне, господин Реньярд подрезал свой лисий хвост, чтобы натянуть эти изящные модные панталоны?) - Я боюсь той цены, которую вы запросите с меня, мадам,-мягко проговорил он.

Она озадаченно улыбнулась, словно была неуверенна в нем.

- Но вы готовы рискнуть, если я ее назову?

Он склонил голову под огромною красною шляпой со страусиными перьями, и лицо его вновь скрыла тень.

- Я так или иначе в долгу перед вами за столь приятное развлечение,-проговорил он из-под полей шляпы, вновь поднял голову и, подхватив край скатерти, вытер свою жирную морду. Потом безотчетно облизал языком нос.-У меня нет этой вашей таинственной чаши.-Он улыбнулся, и его свежеоблизанные усы встали торчком.-Будь она у меня, я бы ее с удовольствием обменял на один из тех редких томов, о которых вы упомянули. Я все же надеюсь, что мы можем еще совершить обмен. Если вы пообещаете мне... я с радостью вам помогу в достижении вашей цели. Интересы наши разнятся, но наши умственные устремления, похоже, имеют немало общего...

Он расстегнул камзол и достал из заднего кармана брюк маленький томик в кожаном переплете. Его лапы слегка дрожали. Он, должно быть, испытывал немалые трудности, просто переворачивая страницы, но при этом старался изобразить небрежную легкость, и его лапы дрожали, как мне думается, от напряжения. Тело его явно сопротивлялось командам мозга, хотя разум его был восприимчив и быстр. Я начал теперь понимать, почему этот умный лис так настаивает на своей изоляции от мира.

- Что должны мы вам пообещать?-Я испытывал самое искреннее уважение к этому загадочному существу. Он передал мне книгу. Я открыл ее. Отпечатана она была самым изящным образом, четкими черными литерами по безупречно белой бумаге, с красными заглавными буквами, выполненными в декоративной манере, и всеми прочими необходимыми атрибутами дорогого издания. Заглавие на титульном листе сообщало-по-немецки,-что труд сей есть Новое понимание Вселенной. Автора я не знал. Его имя звучало впечатляюще непроизносимо и вызывало ассоциации скорее с веком семнадцатым, чем с восемнадцатым: Филархий Гроссес фон Тромменгейм. Интересно, где господин Реньярд достал такое необыкновенное и явно редкое издание.-Труд этот мне незнаком, сударь.-Я заметил, что отпечатана книга была в Майренбурге в году 339 Новых Лет (дата, не говорящая мне ничего). Стиль писания сего показался мне изысканно витиеватым, быть может, чуть даже тяжеловатым: то было философское эссе на тему непосредственного восприятия объективной действительности.-Удивительно даже, сударь, что мне она раньше не попадалась. Книга эта весьма выгодно отличается от обычной вялой и бестолковой писанины.

- Оставьте ее у себя,-господин Реньярд сделал какой-то неопределенный жест.-Это мой скромный труд. Отпечатан всего один экземпляр, и здесь его некому даже прочесть, за исключением меня самого. Там указано мое настоящее имя. И представлено, как я смею надеяться, мое истинное призвание. Так вы исполните обещание?

- Разумеется, милорд,-с жаром проговорила Либусса и в нетерпении подалась вперед. Быть может, она решила, что в этих страницах заключена разгадка некоей тайны. Господин Реньярд снова махнул мне лапой, и я спрятал книжицу под подкладку рубашки.-В чем должны мы поклясться?

Он, не отрываясь, смотрел на меня. Взгляд его ясных глаз как будто сцепился с моим.

- Вспоминать обо мне,-сказал он, и в тоне его прозвучала сокрытая боль. Потом он приподнял подбородок и посмотрел на Либуссу, такой робкий и обаятельный.-Мне бы хотелось, чтобы вы мне прислали книг, какие, на ваш взгляд, могут быть мне интересны. Гете весьма меня интересует, я прочел кое-что из его работ и мне захотелось прочесть еще. И, разумеется, труды просветителей: Берка, к примеру, и Хьюма из Северной Британии. Хотя по-английски я читаю весьма посредственно.

- Не запомнить вас, сударь, просто невозможно!-воскликнула Либусса, разом забыв и о льстивом своем обхождении и о всякой дипломатичности.