Город в осенних звездах

Не прошло, наверное, и двух секунд, как голова моя склонилась на грудь и я провалился в сон. Когда же я вновь поднял голову, я не знал даже, сколько времени я проспал. Плечи, спина и седалище болели невыносимо. Я чувствовал настоятельную необходимость облегчить мочевой пузырь.

Я поднялся на ноги, напряженный, точно священник, забредший в бордель, и тут же застыл в изумлении: на меня словно бы накатила волна белого меха,-обезьяны, некая разновидность больших бабуинов, белоснежно белые, с красными глазками и черными мордочками, окружили меня со всех сторон; скакали, чего-то там тараторили, скалили зубы в улыбке, тянули меня за одежду.

- Джентльмены,-взмолился я.-Оставьте меня на минуточку, пожалуйста.-Но они не могли уразуметь моих слов. Вцепившись в два моих клинка, они потащили меня через площадь, по какому-то крытому проходу во внутренний двор и дальше-через громадный зал, стены которого были отделаны поистершимися золотыми пластинами, отражавшими отблески пламени, к старому дубу, что рос в самом центре. Дерево источало свежий аромат леса. Здесь я давеча разговаривал с Королевой-Козлицей. Но теперь старой дамы не было, ее скамья пустовала.

На той стороне пруда стояла полоумная девочка. Та самая, что пела мне дивную песню, лежа на улице в наркотическом забытьи. Сейчас она пела на языке Майренбурга, тем же чистым, точно хрустальный колокольчик, голосом, пела то, что должна была проговорить: - Она мертва. Мертва. Королева-Козлица мертва.

Белые обезьяны отступили к золоченым стенам, словно бы в благоговейном почтении. Припав к полу, они смотрели на нас.

- Когда я ее видел, несколько часов назад, она казалась вполне здоровой и бодрой,-я возвысил голос, пытаясь привлечь внимание девочки, но глаза ее оставались пусты и незрячи.

- Она и была здоровой. Здоровой, сударь, и полной жизни. Она была полной жизни. Но люди убили ее. Ее, сударь, убили люди.-Лицо ее сдвинулось, повернувшись в мою сторону. А потом, постепенно, пустые глаза ее стали сосредоточиваться на мне.

Душа моя отказывалась примириться с таким злодеянием. Недоумение мое и ужас нашли выражение в банальном тупом вопросе:

- Ее убили?

- Убили, сударь, те самые люди, что преследуют вас. Их предводитель убил ее.

Я с трудом ворочал языком. Потрясение и печаль комом встали в горле. К тому же, я еще до конца не проснулся.

- Монсорбье?

- Такой бледный, сударь. Это он-Монсорбье?

Я покачал головой.

- Он тоже достаточно бледен, но ты, сдается мне, говоришь сейчас о Клостергейме. Но зачем он убил твою госпожу?

- Потому что она помогла вам6 но им помочь отказалась.

- Как, малышка? Как он убил ее?

- Зубами, сударь. И шпагой.-Глаза ее помутнели от ужаса.

Я застыл, пораженный тем же темным ужасом.

- Просто так! Из-за ничего!-И Клостергейм был предводителем их. Он всегда был их предводителем! Неужели Либусса моя тоже в сговоре с ними?

Обезьяны разом скакнули вперед, окружили полоумную девочку и подняли ее вверх волосатыми своими руками. Она указала на ветви дуба. Что-то лежало там, в колыбели листвы. Хрупкое бездыханное тельце. Королева-Козлица, вся в крови, что пролилась из десятка, наверно, глубоких ран. Самая ужасная рана зияла у нее на горле.

- Она не сделала никому ничего плохого!-Я шагнул к дереву. Я заплакал.-О, мадам, злоба их поражает даже невинных. Почему? Почему они убивают так?

- Сердца их переполнены завистью,-пропела девочка.-Они полагают, что все, чего добиваемся мы, прилагая столько усилий, можно взять просто так. Что все это дается судьбою. И этот ваш Клостергейм, он ненавидел мою королеву. Он назвал ее Матерью Сатаны. Миллион лет прошло, сказал он, но теперь она заплатит сполна за преступное свое деяние. Он утверждал, что она зачала в своем чреве Дьявола! Она не стала ему возражать. Она была старенькой. Она говорила, ей уже восемьдесят два года. И теперь мне уже некого утешать.

Тогда, в своей ярости и печали, я не испытывал почти никакого сочувствия к этому ребенку, лишившемуся, быть может, последней радости в жизни.

- А ты как думаешь, малышка, служила она Люциферу?

- Теперь мы все Ему служим, сударь.-Она встала у скамьи и прикоснулась рукой к древесному стволу. Обезьяны наблюдали за нею.-Я видела, кто вы, сударь. Я предупредила ее, что вы несете с собою смерть. И все же тогда еще я не узнала вас, когда вы держали меня, а я пела. Я не узнала в вас, сударь, тот мрак, приход которого предрекала сама. Мужчина то или женщина?-спрашивала она. Я не вижу, так я отвечала. На этот раз я не вижу. Единое существо, в коем слились оба пола. Я не узнала вас, сударь. И послала вас к ней.

- Черт возьми, девочка,-вырвалось у меня,-если ты и вправду провидица, то предсказания твои слишком тревожны. Ты действительно видишь все это?

Ее взгляд затуманился. Она запрокинула голову и невидящим взором уставилась на бездыханное тельце в ветвях.