Город в осенних звездах

Я бы с радостью присоединился к нему в его бегстве в хмельную сентиментальность, но некий глубинный инстинкт заставлял меня держаться настороже, так что я просто сидел с шевалье и выслушивал его скорбные излияния, как и пристало хорошему другу. Когда же пивная наполнилась вечерними посетителями, я отвел Сент-Одрана наверх,-захватив и початую его бутылку,-где шевалье разоблачился, скинул туфли, стащил чулки и продолжил свою печальную литанию. В ту ночь он открыл мне все свои страхи и все свое мужество, всю любовь свою к человечеству, свои раны. И боль, и привязанности, истоки его изощренного фатовства и пристрастия к сокрытию истинного своего лица под личиной. То была, скорее, сознательная осмотрительность дуэлянта, чем броня неустрашимого рыцаря. Он пытался словами сдержать натиск жестокого мира, ибо Сент-Одран всей душой ненавидел насилие и ужасался ему. Я мог это понять, хотя сам смотрел на вещи несколько по-иному.

- И все эти тайны, загадки!-говорил он.-Я боюсь этих призрачных людей, которые снабжают нас материалами и деньгами. Почему, фон Бек? Кажется, мы глубоко увязли.

Потом он заснул, словно бы впал в забытье,-этакое ангельское дитя. Я поцеловал его гладкий лоб и укрыл шевалье одеялом. Я не сразу ушел к себе. Меня охватила какая-то всепроникающая меланхолия. Я словно бы вдруг обессилел. Мне, однако, совсем не хотелось ложиться в постель, где меня поджидали тревожные сны. Сколько я себя помню, я всегда был один. У меня были, конечно, любовницы, но я весьма редко поддерживал более-менее постоянные связи, не говоря уж о том, чтобы жениться, и никогда не завидовал людям на это способным. Но в последнее время меня стало одолевать какое-то странное ощущение, что мне не хватает чего-то, некоего завершения своего существа, что я-только часть разделенной надвое души. И все устремления мои направлены были к тому, что определял я как Единение. Слияние двух половин. Что же утратил я принадлежавшего мне когда-то? Быть может, мы все в своем роде походим на бедного Клостергейма?

- Сатана,-пробормотал во сне Сент-Одран. Лицо его вновь исказилось гримасою ужаса, губы задергались. Глаза под закрытыми веками беспокойно забегали.-Мертв.

Я наклонился к нему, словно бы он был оракул, чьи слова раскроют в одно мгновение все терзающие меня тайны. Сент-Одран судорожно вдохнул воздух, потом забился под одеялом и выпростал правую руку наружу.

- Бренди,-выдохнул он, а потом как-то вдруг успокоился.

Я уселся на стул у рабочей конторки шевалье и принялся рассматривать аккуратные его карты: несуществующие континенты, неизвестные мне острова и архипелаги, знакомая карта Франции, но с добавлением некоторых тщательно выписанные и пронумерованых территорий, или Германии,-площадь ее на карте раза в три, наверное, превышала существующую,-однако граничащей с теми же странами, что и теперь. Нашел я и карту Грюнвальда, Альбенштейна и Альферцтейма, причем все они граничили с Саксонией. Сент-Одран утверждал, что все его карты (некоторые из них были совсем уже древними,-нарисованные на промасленном полотне и покрытые древесным лаком) происходят из одной коллекции. Один пьяный монах продал их шевалье на баварской ярмарке, запросив за них золотую марку и заявив при этом, что они просто бесценны. Сработаны они были, как вполне очевидно, не одною рукой. Или же тут потрудился искусный фальсификатор. Неповрежденные карты я, скатав в трубочку, спрятал в кожаный футляр,-кожа местами обтерлась и пооблупилась, исцарапанные медные застежки давно потускнели,-а остальные сложил аккуратною стопкою на столе.

Сент-Одран начал громко храпеть. Ночное бдение мое уже порядком меня утомило. Погасив лампы и свечи, я отправился наконец к себе. Комната, казалось, качалась, грозя опрокинуться на меня,-так я устал. Тени, отбрасываемые дрожащим светом свечей, создали странные образы, коие я улавливал кроем зрения, и я едва ли не чуял присутствие в комнате женщины. Конечно, ее так не было и быть не могло, но чтобы изгнать это призрачное присутствие мне уже недостаточно было просто развеять свои фантазии. Никто иной мне не нужен. Все устремления мои-только к ней. Это с нею, с Либуссою Критской, должен я обрести Единение!

Я предостерег себя от дальнейшего безрассудства и вместо того, чтобы предаваться пустым мечтаниям, вознес горячечную молитву Господу нашему, в существование которого я не верил, и испросил у него спасения моей,-тоже несуществующей,-души и души несчастной безвинно убиенной женщины, ландграфини. Я также благословил майора Вохтмата в его поискал безоговорочных доказательств виновности фон Бреснворта. Находясь в государственной тюрьме, этот сатанист-любитель уже никак нам не навредит, поскольку, как у него еще будет случай убедиться, не имея наличных на то, чтобы заплатить своей оголтелой пастве, он больше не сможет командовать ею.