Город в осенних звездах

Против такого я устоять не мог и шагнул было вперед, чтобы исполнить ее повеление, но тут вдруг раздался могучий рев. Люди Монсорбье прорвались еще на пару ярдов в погреб, но встретили самое жесточайшее сопротивление. Их потихоньку теснили назад. Монсорбье, безусловно, понял, что означает сей странный свет! Я не видел его, но зато хорошо его слышал, как он подгонял своих людей. Снова погреб сотрясся от выстрелов, а потом стало тихо. Свет, заливающий все пространство, ослепил и защитников, и атакующих — они не видели, куда стрелять. Весь пивной погреб обратился теперь в сияющий сгусток бледного золота и серебра. Тишина была столь глубока, что она едва ли не звучала сама по себе. Или, может быть, этот безмолвный звук исходил из глубин нашего существа. Человеческие голоса умолкли. Никто даже не шелохнулся.

А потом свет внезапно потух. Рыжий О'Дауд, мгновенно воспользовавшись преимуществом, — ибо он один знал все свойства и качества этого «старого шлема», — прокричал:

— Вперед! — и наши люди рванулись в атаку, паля на ходу из мушкетов и ружей. Во мраке я разглядел бледное — почти белое — лицо Монсорбье. Я видел, как он свалился с кучи булыжника, на которой стоял. Солдаты его обратились в бегство. Я слышал, как хлюпают их сапоги по воде сточных канав, слышал влажный плеск, слышал сердитые вопли Монсорбье:

— Он не причинит вам вреда! Мы за ним и пришли!

Издав некий гортанный боевой клич, О'Дауд выстрелил в направлении Монсорбье. Потом я услышал, как кто–то вскрикнул в дальнем тоннеле. Странный, словно бы призрачный звук.

— Ну наконец–то, — проговорил О'Дауд тоном глубочайшего удовлетворения. — Моя рыбина!

Преследуя отряд Монсорбье, мы тоже вступили в сточные канавы. Мы с Либуссой старались держаться поближе к О'Дауду, у которого была лампа. Эхо гремело по влажным тоннелям. Монсорбье едва ли не слезно умолял своих воинов остановиться и возобновить атаку. Еще несколько изгибов и поворотов — и мы оказались в высоком, со сводчатым потолком сточном канале. Весь пол был залит водою, что поднималась дюйма, наверное, на четыре. Странные крики не умолкали, но доносились они из другого прохода — настойчивые и ужасные.

Рыжий О'Дауд сделал знак своим людям.

— Идите за ними до самой поверхности и посмотрите там, как удалось им войти.. А я пока разберусь с рыбиной.

Мы трое свернули налево. Тоннель становился все выше и шире — теперь по нему могли бы пройти плечом к плечу человек десять, не меньше, — и впереди показался один из людей Монсорбье, выхваченный из мрака светом нашей лампы. Он кричал и как будто отбивался от кого–то невидимого. А потом он вдруг выпрыгнул из воды, взлетел в воздух, словно чья–то исполинская ручища подбросила его во тьму, и ударила со всего маху о камень стены. Безвольно обмякшее тело свалилось обратно в вонючую воду. Он еще жил, еще рыдал, но почти все кости в теле его были переломаны.

Раздался какой–то сосущий звук.

Над головою у нас шевельнулись чьи–то глазищи на длинных, покрытых чешуей отростках и уставились прямо на нас с выражением, как мне показалось, ненавязчивого любопытства. Рыжий О'Дауд с облегчением заулыбался.

— С тобой ничего не случилось плохого, моя хорошая? Что они тебе сделали?

— О, Матерь Божья! — выдохнула Либусса. — Да это ж гигантский рак!

Ничем другим это и быть не могло. Рука моя, сжимавшая Меч Парацельса, взметнулась, казалось, сама. Все инстинкты мои побуждали меня разрубить эту тварь на куски, но та, похоже, стала послушной и кроткой, едва заслышав голос Рыжего О'Дауда. Очень медленно, двигая клешнями едва ли не деликатно, гигантский рак принялся пожирать свою жертву прямо живьем. Очень скоро вопли бедняги затихли.

— Они, наверное, чем–то ее опоили, — предположил О'Дауд. — Или же приманили, чтобы отвлечь. Теперь она вроде неплохо выглядит. Как на ваш взгляд, фон Бек?

— В жизни не видел рыбины здоровее, сударь.

— Этот ваш Монсорбье — хитрый стратег, — едва ли не в восхищении заметил О'Дауд. — Он — первый, кто сумел пройти мимо нее.

— Эту кампанию он никогда не забудет. — Либусса от души забавлялась.

Исполинский рак принялся щелкать клешнями о стены тоннеля, а Рыжий О'Дауд — прищелкивать языком, причем звук, издаваемый им, казалось, в точности имитировал щелканье «рыбины». Они переговаривались таким образом где–то с минуту, может быть, две.

Потом О'Дауд глубоко вздохнул.

— Ей не причинили вреда. Они, без сомнения, направили кого–то одного вперед. Причем его так накачали опием, что даже рыба моя задремала. Недурственный план, что скажете?

— Умный мужик этот француз. Отравил своего солдата, а тот в свою очередь отравил рыбину. Ха! — Ирландец задумчиво поскреб бороду. — Ну что ж, теперь нам вроде бы тут делать нечего. Придется, правда, заново отстроить стену в подвале и укрепить ее, но в остальном нам остается лишь ждать, что будет дальше. А там уж посмотрим. Я не могу остановить вашего Монсорбье, если он вновь решит отравить мою рыбину, но зато я могу приготовиться встретить его как положено в следующий раз.