— Служил я еще и в Одиннадцатом Клинском легком пехотном полку в чине майора; оттуда меня и забрал к себе герцог де Моссе, пребывавший тогда в Московии на посту во французской дипломатической миссии. С ним я вернулся потом во Францию, где стал баловнем светских салонов. — Он изыскал несколько хитроумных способов, чтобы скопить себе некоторое состояние, которое тут же и порастратил за какие-то пару месяцев, но прежде успел получить предложение заняться вплотную разработкой новой национальной финансовой политики. — похоже, французики почитали меня неким финансовым ведуном, лишь потому, что у меня были кое-какие идеи, как всего лучше сбалансировать бухгалтерские книги, и скромный талант выгодно покупать и продавать потом купленные ценные облигации. Да вы сами знаете, было время, когда у них, у французов, вошло в некую даже привычку останавливать всякого проходящего иностранца на улице и умолять его занять пост министра финансов. — Сей период его жизни продлился лишь несколько месяцев, после чего шевалье оказался на службе у герцогини Люксембургской, где в качестве главного администратора организован военный колледж. Именно в Люксембурге ему был пожалован титул, к которому он подобрал потом имя некоего невразумительного святого («я так думаю, он был возничим святого Патрика! С туманного Острова Человеков!»). Титул сей он получил вместе с люксембургским гражданством за выдающиеся государственные заслуги. Но на беду свою он вернулся во Францию, — как раз в тот момент, когда шел штурм Бастилии, и, не питая симпатии к революции, решил долго там не задерживаться. Однако именно в это время он сошелся с братьями Монгольфье и с увлечением работал под их началом, пока обоих не арестовали. Сам шевалье вместе с некоторыми другими аэронавтами поспешно перебрался в Бельгию, где им никто уже не мешал заниматься делом. Там-то и началась по-настоящему его карьера воздухоплавателя, демонстрирующего заинтересованным лицам типы воздушных шаров Монгольфье и Карлье. Экспериментировал он и с собственными конструкциями, мечтая изобрести механизм, позволяющий управлять летающими кораблями.
Шевалье развел костер и возился теперь с кастрюльками и котелками, готовя поистине роскошный завтрак, — такой можно было бы заказать в лучшей таверне Парижа до того еще, как публичное наслаждение вкусной едою стало рассматриваться как изменническое деяние.
— Поначалу попытки мои обеспечить финансовую поддержку моим разработкам нового типа воздушных лодок, — более безопасного для пассажиров и оснащенного самыми утонченными удобствами, — были весьма и весьма успешны. Но я неразумно растратил весь собранный капитал, поскольку, признаюсь, как-то забыл, что деньги-то не мои. В результате мне пришлось срочно лететь в Германию, спасаясь от назревающего скандала. Но зато уж в Германии, сударь! Какое здоровое, просвещенное отношение к Науке, какое доверие к новым механикам! — Он демонстрировал свой воздушный шар по всей Пруссии: в Саксонии и Гановере, Вестфалии и Баварии, — и почти всякий раз задавали ему вопрос, намерен ли он строить большие воздушные корабли и предпринимать длительные экспедиции. Он начал всерьез задумываться и о том, и о другом, даже вычертил проект корабля, который мог бы поднять целый взвод пехоты вместе с пушкою, дабы обстреливать неприятеля с воздуха. Проект этот пришелся весьма по душе Фредерику II, и тот повелел шевалье построить для него такой корабль, вследствие чего мой новый друг почел самым для себя благоразумным немедленно переправиться в Австрию. В Вене и Праге он пытался выгодно запродать чертежи своих фантастических кораблей наряду с подробными картами до сих пор еще не открытых земель. Но подобная отрасль торговли, как он сам мне признался, пусть даже надежна и прибыльна, но все же размах у нее был не тот. В запасе у шевалье имелись более интересные и значительные планы, каковые он надеялся задействовать в Майренбурге, чьи жители, как он слышал, известны широким своим кругозором и непредубежденностью ко всему новому.
Я насторожился при упоминании им Майренбурга, поразившись подобному совпадению. Сент-Одран направлялся туда же, куда и я! Однако я вовсе не собирался поверять ему все свои тайны лишь потому, что нам оказалось с ним по пути, и не открыл ему своих планов, — все-таки я не совсем уж дурак. Заметив, что вино помогло мне расслабиться, он решился задать мне один личный вопрос. Имя фон Бек, — он сказал, — ему знакомо. Не прихожусь ли я родственником одному знаменитому генералу армии старого Фрица? Я ответил ему в том смысле, что принадлежу я к весьма почтенной и древней саксонской фамилии, и представители нашего клана занимали нередко достойные, — пусть и не слишком высокие, — государственные посты.
— Вы, сударь, слишком скромны. Могу поклясться, я припоминаю одну историю, даже, можно сказать, легенду, связанную с вашим семейством. Ваш предок, который жил еще во времена короля Артура… или, может быть, Карла Великого?
Тут я смутился.