— А про герцогиню ты что-нибудь слышал?
— Я знаю только, что герцог, как говорят, время от времени развлекается, прогуливаясь по Градчине обряженным в женское платье. Но все это пустая молва, досужие слухи, не соответствующие действительности.
— Если бы что-то за этим стояло, ты бы, наверное, знал.
— Да, наверное. Что же до герцогини… есть у меня подозрение, друг мой, что повстречался ты с самозванкою. С какой-нибудь проституткою, выдающей себя за благородную даму, — титулованную госпожу, чей титул в меру известен, в меру загадочен для того, чтобы ввести в заблуждение кого угодно.
— Я и сам уже начинаю склоняться к мысли, что так оно и есть, — согласился я с ним. — Но она была так красива… просто поразительно.
— И пленила сердце твое, как я понял.
— Хуже. Она, похоже, пленила мой разум. Я никак не могу отделаться от мыслей о ней.
— Тогда вот тебе мой совет: ищи ее под каким-нибудь другим именем. Вряд ли она осмелится называться герцогинею Критской в городе, пребывающим под покровительством сей благородной фамилии.
Угрюмо я согласился и с сим утверждением тоже.
— У меня есть причины, и причины весьма веские, полагать, что она направляется в Майренбург. — Авантюристка какая-нибудь? Мошенница? Представляю себе, как она тебя околдовала. В этих женщинах есть что-то такое… независимость духа, возможно… влекущее, роковое для мужчин вроде нас с тобой. Прими еще добрый совет старого друга, — найди себе миленькое безмятежное существо типа моей славяночки.
Я сделал вид, что серьезно задумался над его предложением, но меня занимало тогда другое. Я был более чем заинтригован.
Моя любимая — обманщица, самозванка?! по крайней мере, сие объясняет странный обычай ее появляться и исчезать столь стремительно. Вовсе не удивительно, что я не сумел разыскать ее ни в одном из городов. — Да, кстати, — спохватился Карсовин, — буквально на днях твое имя всплыло в разговорах. Вспоминали тебя у Хольцхаммера, в его загородном имении, куда я был приглашен на охоту.
— Я не знаком с Хольцхаммером. Не он ли состоит министром при майренбургском принце?
— То племянник его. У этого же не хватает мозгов даже на то, чтобы самому нацелить ружье… для подобного случая у него есть слуга! Но человек он весьма приятный. Он как раз возвратился из Вены. Ему известно, что ты — мой старинный друг. Как я понял, какой-то французик был при дворе и пытался получить ордер на твой арест, объявив тебя якобинским шпионом.
— Француз?
— Какой-то виконт, если память мне не изменяет.
— Робер де Монсорбье?
— Точно! Он самый!
— Он офицер комитета Общественной Безопасности, человек Робеспьера.
— Да нет. Хольцхаммер говорит, он — истинный роялист.
— Значит, он выдает себя за такового, чтобы поймать меня. Ты его остерегайся, Карсовин. Тысячи человек лишились жизни из-за изуверского фанатизма Монсорбье.
— По крайней мере, скажу Хольцхаммеру, а он уже известит Двор, если сочтет это нужным. Однако, насколько я знаю, император весьма серьезно настроен по поводу этого ордера.
Прошу тебя, будь осторожен. Вполне может быть, что тебя уже здесь разыскивают как шпиона.
— Тогда, думаю, мне стоит поторопиться с отъездом в Майренбург, чтобы не ставить тебя в неудобное положение, дружище.
— Тьфу, подумаешь!
Улыбнувшись, я хлопнул его по плечу.
— Мне не хотелось бы также расстроить твою женитьбу.
Он рассмеялся.
— Что до этого, то я пока еще весь в сомнениях. Может быть, наоборот, ты удержишь меня от безрассуднейшего из шагов!
Но я твердо решил отбыть в Майренбург уже следующим утром. Мне совсем не хотелось подставлять под удар Карсовина, которому могли бы предъявить обвинения в укрывательстве опаснейшего шпиона, и еще того меньше хотелось мне угодить в тюрьму и сидеть в какой-нибудь старой крепости среди отсыревших стен, ожидая суда, который наверняка приговорит меня к смерти.
Когда я выезжал из Праги, погода стояла на удивление теплая. Дорога на Майренбург оказалась хорошей; пролегала она по неглубоким карпатским долинам и охранялась отрядами регулярной армии, а обслуживание в придорожных гостиницах было более чем приличным. И вот наконец, преодолев сей приятственный и наиболее легкий отрезок пути, въехал я в древний град Майренбург, — в самое дивное и восхитительное из мест, населенных людьми.
Город раскинулся по обеим берегам извилистой речки Рютт. Если въезжать в Майренбург с северо-востока, то нужно сначала спуститься по кряжу пологих холмов, с вершины которого открывается вид на весь город, похожий отсюда на серебристую карту, расстеленную на дне просторной долины.
Стены из белого камня переливаются крошечными вкраплениями железа и кварца, так что даже в вечерних сумерках город этот мерцает своим собственным светом; а когда подъезжаешь к нему рано утром, — зимнее небо сияет безоблачной голубизною, а от реки поднимается легкая дамка тумана, — кажется, будто бы ты приближаешься к видению Небесного Града.