Город в осенних звездах

Я впал в состояние полубреда. Сент-Одран едва ли не на себе подтащил меня к тому месту, где на сером талом снегу надувался наш шар. Бегство наше, однако, не удалось сохранить в тайне, слухи уже поползли по городу. Шар наш еще не наполнился и на половину, а толпы зрителей запрудили уже городскую стену над воротами Мирошни. Даже места на всех не хватило: у подножия стены люди забирались на крыши своих повозок, на спины мулов и козла карет. Уличные торговцы бойко распродавали товар. Повсюду дымились жаровни, мерцая красными угольками. Их тепло согревало толпу, а на углях пеклись каштаны. Кого только там ни было: продавцы сладостей и имбирного пива, уличные зазывалы (стандартные их ритмические куплеты были изменены в соответствие с оглашаемым ими событием, сиречь-подъемом воздушного шара в воздух), цыганки, торгующие амулетами и печеными яблоками. И вся эта толпа собралась за какой-то час — время, потребное для того, чтобы соединить оболочку шара с резервуарами водорода!

Beau-monde расположился под неким подобием навеса в красно-белую полосу, и, как это бывает всего, великосветские дамы и господа непринужденно болтали, как бы даже и не замечая того, ради чего, собственно, и собрались. Смятение Сент-Одрана, его взмахи руками, настойчивый шепот, как ни странно, немного развеяли мрачное мое настроение. При всем при том, ситуация явно его забавляла.

— Какое еще бегство было обставлено с таким шиком?

Как-то сразу нервозность моя прошла, сменившись, однако, болезненною настороженностью. Я всерьез опасался, что на нас с Сент-Одраном могут напасть. Небо такое синие и холодное, казалось монолитной пластиною льда. Постоянный, но лишь умеренной силы ветер дул с юга. Купол нашего шара медленно обретал форму; мы подключили уже последнюю бутыль с водородом.

Где-то играла шарманка, один и тот же банальный мотивчик, снова и снова. Даже в механической обезьяне, которую шарманщик упорно пытался выдать за живую, было и то больше жизни, чем в заунывной этой мелодии. Краснолицые торговки сгибались под весом корзин со снедью. Солдаты из милиционного войска присматривали за порядком, стоя на страже с мушкетами на плечо. От золотых галунов их и пуговиц рябило в глазах. Разодеты они были пышнее, наверное, чем янычары турецкого султана. Чего стоили одни только шлемы — невообразимо громадные с изысканною гравировкою или рельефом, выдержанными в классической манере, и с пышным ало-желтым плюмажем.

Был здесь и милиционный майор Вохтмат. Пpищурив глаза, он сверлил взглядом громадный колышущийся в воздухе шар зеленого и голубого шелка и длинный шланг, по которому газ, наполняющий оболочку, поступал из бутыли. (При этом шланг дергался и шипел, точно кобра.) По Малому полю, правда, держась на почтительном отдалении, бродили зеваки и разглядывали наш корабль со всех сторон: половина, наверное, майренбуржской знати и ученые люди города.

Гондола шара представляла собой гордую птицу с суровым взглядом, пусть даже и несколько пообтрепавшуюся. Почти все наши ларцы лежали теперь спрятанными под двойным дном гондолы. Устройство сие первоначально предназначалось для перевозки прогулочной лодки, потребной королю Людовику для костюмированных пикников, каковые устраивал он для придворных вельмож в пасторальном своем энтузиазме, когда вельможи сии и титулованные дамы, одевшись пастушками и пастушками (как заявляли они, в честь Руссо), веселились на лоне природы, в рощах и гротах новомодной версальской Аркадии. В гондоле было достаточно места для того, чтобы спать; и мы с шевалье запаслись провизией на неделю вперед.

Так что теперь, положив достаточное расстояние между собою и Майренбургом, мы будем просто парить в свободном полете, пока не отыщем место, пригодное и подходящее для посадки.