Город в осенних звездах

Раз в тысячу лет. Раз в две тысячи. С данною согласованностью светил и миров совпадают определенные события, происходящие во всех соприкасающихся между собою мирах, когда границы смываются и происходит установление новых реальностей… иной раз сие объясняется тем, что один мир, сокрытый от всех других при обычных условиях, проступает в реальность соседнего мира и начинает оказывать на него влияние.

— Так вот почему эти алхимики съехались на свое сборище, верно? — спросил Сент-Одран. — Я что-то такое припоминаю… барон упомянул о каком-то астральном событии.

— Будущее нашего мира может быть предопределено, — продолжал Клостергейм, едва ли не в возбуждении, — по крайней мере, на ближайшее тысячелетие вперед. Станут ли преобладать машины?

Или мы будем жить в мире, где Человек придет наконец в соответствие со своею природой?

— Как я понимаю, вы сами склоняетесь к точке зрения старомодной? — поинтересовался я.

— Я в данном вопросе нейтрален.

— Насколько я знаю, алхимики в большинстве своем — ярые противники механической философии Ньютона, Аркрайта и Тома Пейна, — высказался Сент-Одран. — Но тогда мне тем более непонятно, зачем было кому-то из них снабжать нас… — он указал рукой вверх, — …вот этим газом!

Клостергейм отвернулся.

— Говорят, что период этот является временем накопления силы, — рассуждал я вслух. — Многие вещи решаются в периоды астрального соответствия: какая, к примеру, тенденция станет преобладать в дальнейшем развитии мира. Не это ли вы обещали мне, Клостергейм, когда сулили мне во владение целое Царство?

— И вы еще можете получить его. — Он оставался невозмутимым. — Я дал вам слово. И намерен исполнить данное мной обещание, даже если сами вы замышляете не исполнить своего.

— Стало быть, человечество стоит теперь перед выбором между Верой и Разумом? — Я не скрывал своего презрения. — Между летающею машиной и волшебным ковром-самолетом?

— Вы полагаете, фон Бек, что говорите сейчас с позиции здравого смысла, но что вы скажете, если в мире возобладают силы сверхъестественные? Что если Антихрист придет? Господь с Сатаной прекратят ли тогда свой извечный спор и пойдут ли войной на него? Поднимет ли Человек меч свой против Небес и Ада, дабы своими стараниями сотворить реальность Апокалипсиса?

— Ваши речи абсурдны, Клостергейм. Мир движется к Просвещению. Век суеверия прошел, как и эпоха религиозных войн. Будущее принадлежит Ньютону и последователям его.

— Сия битва уже начинается, — голос его был тверд. — Войска уже строятся. Могучие силы ведут работу свою повсеместно.

Вы, как никто, должны это знать! Вы же были свидетелем этой работы.

— Все, что я знаю, я знаю лишь с ваших слов. Ведьмы и колдуны ведут долгие споры, дабы решить, как снова заставить летать их замшелые метлы. Но только как они себе это мыслят реально: совместно достичь некоей невообразимой силы? Даже если в идеях ваших заключена хоть какая — то правда… они же все, уже в силу характера своего, как правило не в ладах друг с другом. Каждый… каждый из них притязает на то, что он владеет ключами к единственно истинной мудрости. Вот в чем заключается преимущество, и немалое преимущество, натурфилософов, которые не навязывают свою веру миру, — по крайней уж мере, не с таким рьяным неистовством, — но анализируют окружающую реальность.

Боковым зрением я заметил, что молчаливый спутник Клостергейма сделал резкое движение рукою, однако, сдержав себя, не довел жест до конца. Но сам Клостергейм не попался на удочку. Он, кажется, был вообще не способен испытывать простой человеческий гнев. Быть может, иная, — глубинная, алчная, — ярость сжигала его существо, подобно клокочущей лаве в сердце вулкана. Он спокойно признал:

— Так было всегда. Одна из сторон имела определенное преимущество над другой, и эта последняя находилась в невыгодном положении по отношению к первой; потом обстоятельства менялись, и преимущество получала уже сторона другая. И так повторялось опять и опять. Теперь снова возник этот вопрос, требующий разрешения: какая тенденция возобладает в мире. А разрешит его настоящее Астральное Соответствие. Пусть даже лишь на какое-то время. Только мне интересно, почему вы с таким пылом выступаете на защиту здравого смысла, тогда как история вашего рода — я бы даже сказал, судьба вашего рода уходит корнями своими в сверхъестественный опыт?

— Может быть, потому, что я питаю искреннее отвращение к небылицам, которые и придают форму этим историям… да что историям — они формируют целые нации! Я же, герр Клостергейм, рассматриваю всякий миф как красивую ложь и не более того.

Ложь, которая позволяет людям обманывать и себя, и других велеречивой риторикой. Легенда, если судить по ней человеческие деяния, может выступить оправданием убийства и воровства, насилия и геноцида… всякого преступления, покуда его совершают во имя некоего давно почившего в бозе героя или возвеличенного до божества демона из каких-нибудь темных языческих верований, которые — исключительно из политических соображений — возведены были в сан «святых».