Город в законе: Магадан, триллер

Но я колебался, так как через неделю уезжал в отпуск. Договорились, однако, что на раздумье мне дается месяц. Но уже через две недели я дал из деревни, где мы отдыхали всей семьей, короткую телеграмму: "Согласен".

Давалось директорство мне трудно. По характеру я не руководитель. Я не могу требовать, а тем более наказывать. А тут пришлось начинать с сокращения половины работников — не было объемов работ, изменились взаимотноше- ния между предприятиями, исчезли всевозможные нормативы и прейскуранты, а вместе с ними из издательства тихо пропал целый планово-экономический отдел.

Рухнула система реализации книжной продукции. Бывший книготорг обрел самостоятельность и… отказался от нас, занявшись прямой спекуляцией, как назвали бы это раньше, но сейчас это уже была коммерческая деятельность… Пришлось нам самим выходить на магазины и более того мы организовали свой книжный магазин и занялись книгообменом с другими издательствами России, попавшими в такие же условия.

Мои новшества коллектив воспринял в штыки. Он увидел в этом дух торгашества и угрозу издательству как та ковому… Интеллигенты… они не хотели воспринимать жестоких реалий дня и боялись неминуемых перемен. Во мне они видели "нового русского" — пришел то я из частной конторы — и считали, что движет мной только голая нажива. Как водится, письма, жалобы, многочисленные в связи с этим проверки. Но Щербачиха меня тогда поддерживала, и я выиграл время и выдержал до того момента, когда мои начинания дали первые плоды.

Помню день, когда мы "слезли" с картотеки и день, когда мы подписали договор с корейскими издателями. Тогда большинство редакторов и корректоров, участвовавших в выполнении заказа, получили солидную премию — а принял я издательство с задолженностью по зарплате почти за полгода!

У нас исчезли проблемы с наличными. Магазин, который сегодня снабжали едва ли не десяток издательств Сибири и Дальнего Востока, прекрасно конкурировал с мелкими книжными кооперативами и магазинами города.

На годовом отчетном собрании я предложил всю прибыль направить на обновление оборудования и закупку сырья.

— Если мы не сделаем этого сегодня, — убеждал я, — завтра мы сделать этого просто не сможем. Обвальный рост цен неминуем и пока у нас действуют прямые договора с поставщиками, пока мы еще носим статус государственного предприятия, надо спешить этим воспользоваться.

Ответом мне было гробовое молчание. Потом выступила моя секретарша и предложила повысить оклады, так как цены растут.

Воспитанный в духе коллективизма, в преклонении перед его авторитетом, я не мог поверить… Как же так? Неужели мы, все вместе, не можем понять, что если все проедим сегодня, завтра мы умрем. Да, я не интеллигент в полном понимании этого слова, отец мой крестьянин и корни мои из деревни, но я видел и запомнил, что даже голодающие семьи не трогали семенную картошку!

Коллективный эгоизм?

Толпа?

Стадо?

— Вы максималист, батенька мой. Они обычные наши люди, но их столько раз обманывали — государство, газеты, начальники, что они никому не верят. Они хотят взять все и сегодня и поверь мне, они правы.

— Что?! — Ошарашенно переспросил я. От кого-кого, а от Устиныча таких слов я не ожидал.

— Да, — они правы. И оклады ты им повысишь. Их простые человеческие желания — досыта есть и пить, одевать детей, вообще, жить достойно — законны и понятны. А чего добиваешься ты, ответь?

— Как чего! — Возмутился я. — Сохранить издательство, пережить эти смутные времена, а там что-то изменится… Наши придут, — пошутил я, но Устиныч на шутку не отреагировал.

— А ты ведь больший слепец, чем они. Они не знают, но твердо чувствуют, что будет только хуже. И что ты понимаешь под "нашими"?

— Ну, наверное, все уже поняли, что сейчас единственная сила и надежда народа — коммунисты, — заученно произнес я.

— И где ж эта сила была в августе? Сам рассказывал, какая публика защищала Белый дом… Бичи, бандиты, кучка диссидентов — достаточно было слова, призыва партийного деятеля средней руки, чтобы коммунисты с ближайшего завода щелчком смахнули этих защитничков. Так и этой малости не нашлось. Партия, которая не может себя защитить, обречена на погибель!

— И государство?

— Да, и государство, и нация, и человечество в конце концов. Жизнь есть борьба — это не пустая поговорка, поверь — это закон.

Тогда он меня не убедил, но все, что происходило потом, увы, подтверждало его правоту.

Не мою.

Но мало-помалу в издательстве все образовалось. Женский коллектив непредсказуем и… однажды я нечаянно подслушал как наш главный редактор отчитывала кого-то пс телефону.

— А наш директор, если и выпьет когда — тут я покраснел — зато порядочный человек и в книгах и вообще в деле своем разбирается. И сплетни нам передавать не надо, у самих голова есть на плечах…