Город. Все живое… Рассказы

– Дэйвенпорт сказал – как бы из-за этого нового способа выслеживать ядерные запасы военная братия не кинулась нажимать кнопки… мол, они сообразят только что надо действовать поскорей, а то никакого оружия не останется. Он сказал – это все равно, как будто идет человек с ружьем в руках, а навстречу дикий зверь. Без крайности убивать зверя неохота, а может, зверь еще вильнет в сторону и стрелять не придется. Ну, а допустим, человек знает, что через две минуты останется без ружья: оно рассыплется, пропадет, мало ли… тогда волей-неволей пойдешь на риск и выстрелишь, пока ружье еще не пропало. Придется убить зверя, пока ружье еще у тебя в руках.

– Значит, теперь Милвилл и есть дикий зверь, – сказал я ровным голосом, я и не думал, что сумею говорить так спокойно.

– Не Милвилл, Брэд. Просто…

– Ну, конечно, не Милвилл. Ты это скажи людям, когда на них сбросят бомбу.

– Этот Дэйвенпорт прямо не в себе. Он не имел права мне ничего говорить…

– А по-твоему, он точно все знает? Утром они с генералом крепко поспорили.

– По-моему, он знает куда больше, чем успел мне сказать. Он говорил минуты две, а потом прикусил язык.

Видно, спохватился, что не имеет права болтать. Но он вот на чем помешался. Он думает, военных может остановить только одно: гласность. Общественное мнение. Мол, если про этот их план узнает много народу, поднимется такая буря, что они не посмеют ничего сделать. Во-первых, люди возмутятся, это же гнусное, хладнокровное убийство, а главное, все рады пришельцам – тут кому угодно обрадуешься, лишь бы они покончили с этой проклятой бомбой.

Ну, и твой биолог хочет раскрыть секрет. Он так прямо не сказал, но, видно, он о том и хлопочет. Я уверен, он подкинет эту новость кому-нибудь из газетчиков.

У меня все перевернулось внутри, задрожали колени. Я

прижался покрепче к столу, чтобы не упасть.

– Это безумие, весь Милвилл сорвется с цепи. Я же утром просил генерала…

– Как – просил генерала! Черт подери, неужели ты знал?!

– Конечно, знал. То есть не знал, что они на это пойдут.

Просто – что есть у них такая мысль.

– И ты никому ни слова не сказал?!

– А кому говорить? Чего бы я добился? И потом, это ж не было твердо решено. Так – предположение… на самый крайний случай. Погубить триста человек, зато спасти три миллиарда…

– А ты сам?! И все твои друзья?!

– Ну, а что было делать, Элф. Что бы ты сделал на моем месте? Раззвонил бы по всему Милвиллу – и чтоб все посходили с ума?

– Не знаю, – сказал Элф. – Сам не знаю, что бы я сделал.

– Слушай, Элф, а сенатор сейчас где? В гостинице?

– Думаю, там. Ты хочешь ему позвонить, Брэд?

– Не знаю, будет ли толк. Но, может, стоит попробовать.

– Тогда я кладу трубку. Вот что, Брэд…

– Да?

– Счастливо тебе… То есть… о, черт! Просто – желаю успеха!

– Спасибо, Элф.

В трубке щелкнуло – он дал отбой, теперь я слышал только гудение. У меня так затряслись руки, что я и не пытался опустить трубку на рычаг, а осторожно положил ее прямо на стол.

Джо Эванс смотрел на меня в упор.

– Так ты знал, – сказал он. – Все время знал.

Я покачал головой.

– Что они на это пойдут – не знал. Генерал обмолвился об этом как о последнем средстве, на самый крайний случай. И Дэйвенпорт на него накинулся…

Я не договорил, я уже и не помнил, что хотел сказать.

Слова теряли всякий смысл. Джо все не сводил с меня глаз.

И вдруг меня взорвало.

– Не мог я никому сказать, черт возьми! – заорал я. – Я

попросил генерала, если уж ему придется на это пойти, так чтоб без предупреждения. Чтоб нам ничего не знать заранее. Просто вспышка – и все, мы бы, наверно, ее и не увидели. Ну, погибли бы, но одна смерть куда ни шло. А так умираешь тысячу раз…

Джо взялся за телефон.

– Попробую дозвониться до сенатора, – сказал он.

Я сел.

Пусто внутри. Точно меня выпотрошили. Джо говорит по телефону, а я не разбираю слов, будто на несколько минут создал отдельный крохотный мирок для себя одного

(видно, в обычном мире, среди людей, мне уже нет места) и укрылся в нем, как укрываешься с головой одеялом.

Худо мне, тошно, и зол я, и мысли путаются.

…Джо мне что-то говорил, а я даже не замечал этого, только под самый конец спохватился:

– Что? Что такое?

– Я заказал междугородный разговор. Нас соединят.

Я кивнул.

– Я объяснил, что дело очень важное.

– Не знаю… – сказал я.

– То есть как? Конечно же, это…

– Не знаю, что тут может поправить сенатор. Не знаю, что изменится, если мы с ним и поговорим – я, ты, кто угодно.

– Сенатор Гиббс – человек влиятельный, – сказал Джо.

И он очень любит это показывать.

Некоторое время мы сидели молча и ждали звонка. Что скажет сенатор? Что он знает о нашей судьбе?

– А как быть, если никто за нас не вступится? Если никто не станет за нас драться? – вновь заговорил Джо.

– Ну, а что мы можем? Бежать – и то нельзя. Никуда не денешься. Сиди и жди, пока в тебя трахнут, – очень удобная мишень.

– Когда в Милвилле узнают…

– Узнают из последних известий, как только это просочится. Если просочится. Телевидение и радио мигом сообщат, а все милвиллцы прилипли к приемникам.

– Может, кто-нибудь нажмет на Дэйвенпорта и заставит его прикусить язык.

Я покачал головой.