Город за рекой

Не очень обширное помещение, именуемое старым залом для приемов, имело запущенный вид. Наземное строение, которому когда-то принадлежало это подвальное помещение, обрушилось, и на его месте теперь был пустырь. Сверху сквозь проломы в обвалившейся крыше струился потоками свет, и к нему упрямо тянулись стебли бурьяна, буйно разросшегося в кучах щебня. На вьющихся растениях были желтые цветки. Несмотря на свежий воздух, поступавший снаружи, внизу у пола ощущалась сырость, к которой примешивался тепловатый прелый запах.

Катель сидел посреди пустынного помещения на потрескавшейся каменной глыбе, уперев локти в колени и обхватив ладонями голову. Он уныло взглянул на вошедшего Роберта.

— Вот, — сказал художник, — уместно процитировать античного поэта, стих Горация, например, или кого-нибудь еще из древних: "И спят руины, пугая своей тишиной". Что-нибудь в этом роде, наверняка уже когда-нибудь и кем-нибудь говорилось. — Он умолк.

— У меня такое чувство, — сказал Роберт, ища глазами, куда бы присесть, — как будто все, что я пережил здесь под землей, было бесконечным повторением.

Катель усмехнулся.

— Жизнь, — помедлив, сказал он, — есть цепь повторений. Мы это забываем, и потому каждому из нас мир представляется неповторимым, единственным в своем роде, и любое событие — всякий раз новым. — Художник вскочил с места. — Но что с тобой, Линдхоф?

Роберт, зажимая рукой сердце и тяжело дыша, опустился на камень. Слабым голосом он попросил художника, который встревоженно смотрел на него, не придавать значения его минутной слабости. Он, мол, время от времени испытывает, с тех пор как находится в этом городе, жжение и стеснение в груди.

— Это пройдет, — сказал он, вытаскивая из кармана пиджака несколько булочек. — На сей раз это, может быть, только голод, — предположил он.

Он пригласил Кателя перекусить вместе с ним, но тот, поблагодарив, отказался. Художник снова обратился к фрескам на каменных стенах зала. Расплывшиеся во многих местах коричневые пятна сырости позволяли только догадываться о тонах красок и рисунке; отдельные куски давали целостное представление о древней настенной живописи.

— Скажи о своем впечатлении, — попросил архивариус, который вертелся на своем обломке камня, осматривая стены.

— Разрушение, — сказал художник, — с тех пор как я был тут последний раз, идет с поразительной быстротой. Краска откалывается, цвета от сырости и плесени все больше тускнеют, ничего нельзя спасти. Мне уже нечего тут делать. Скоро картины уйдут в небытие, из которого они родились в свое время. — Художник на минуту умолк и обошел вокруг камня, на котором сидел архивариус. Потом остановился прямо против него. — Слова, — продолжал он, — пойми меня правильно, Линдхоф, слова остаются и живут. Поэзия сохраняет свой магический смысл, письменное слово поддерживает традицию человеческого духа дольше всего. Ты знаешь, и Префектура это тоже хорошо знала, когда она учреждала Архив. Не музей, не картинную галерею, не музыкальный институт — Архив, собираний и хранящий слово.

— Но кому это нужно? — спросил наконец архивариус, который все еще ощущал в груди тяжелые удары сердца.

— У тебя своя задача, — возразил Катель. — Впрочем, — заметил он, снова принимаясь расхаживать туда и сюда, — и тот неизвестный мастер, который начертал серию этих картин тысячелетие назад, тоже хотел лишь запечатлеть свое время. Скупые остатки сегодня, королевские краски, обращенные временем в негатив. Византийская школа. Контуры фигур, начертанные на полированной скальной стене. Как безжизненно повисли одежды на фигурах, точно под ними остались одни только скелеты! Во всех картинах рассказаны истории, к примеру изготовление камня, каменных кубиков, как прежде, так и ныне. Смотри, Линдхоф, — и Роберт последовал взглядом за указательным пальцем художника, — смотри, вот создатели модели, вот подносчики, вальцовщики, вот те, кто обжигает, каждый еще в одеянии своей земной профессии! Там — аббат или духовное лицо, здесь — могол со своей свитой, тут рыцарь или сеньор и вассалы, монахи в рясах и мусульмане, которые добывают камень, купцы и ремесленники, которые его обрабатывают, монашенки подают, мещаночки укладывают, горожане и крестьяне, шеффены и принципалы, члены муниципалитета и бюргерши, странствующие подмастерья и дворяне — все включены в один процесс — поднося породу, увозя камень.