Когда она попросила показать книгу, он сказал, что все слова еще надо обвести чернилами. Это, мол, подтверждение предвосхищенной реальности.
Она сочла его лгуном. Никаких материалов, посетовала она, ничего, что можно было бы поместить, к примеру, в серии статей "Новая Винета" или "Вести с Фалунских рудников".
Но она попробует, сказала журналистка, сделать небольшое интервью. Она, мол, подписывает свои репортажи именем Беттина. Он вздрогнул при упоминании имени, которое носила его дочь. Ведь и она теперь была взрослой. Правда, внешнего сходства с ней он не находил. Журналистка сказала, что одинаковые имена часто встречаются и молодые девушки все очень похожи друг на друга, что же касается ее отца, то он давно умер.
Его спокойный взгляд смущал ее. Когда поезд на повороте замедлил ход, она проворно выпрыгнула из вагона.
Эта девушка не была его дочерью, он не сомневался в этом. Но она могла быть его дочерью, он встретил ее, чтобы окончательно понять, что он должен вернуться к своей семье, как заблудший отец.
Поезд вяло тащился по его стране.
— Нетерпимое положение, — хмуро пробурчал бывший офицер; он использовал всякую возможность, чтобы выказать свое недовольство, он был как губка, насыщенная недовольством.
Чьи-то искусные руки смастерили две скамьи в другой половине вагона. В стене было вырублено четырехугольное отверстие вроде оконца. В теперешние времена ничего не оставалось делать, как только обустраиваться по-домашнему всюду, где было можно. Группа колонистов в качестве переселенцев и мастеровых искала счастья. Роберт сошелся с ними.
Поезд то стоял, то ехал.
— Мы строим новую жизнь, — сказал один делегат, ехавший на съезд. Какой-то художник нарисовал оптимистические транспаранты. Рыжеволосый прокурист, прежде работавший на камвольной фабрике, занимался теперь тряпьем. Надо, мол, переучиваться с учетом нищеты, говорил он.
В соседнем вагоне разместилась труппа бродячих актеров. Когда люди смотрели на красивые костюмы, они говорили, подталкивая друг друга, что те показывают им жизнь.
Ландшафт, как декорации на заднем плане, проплывал мимо вагона.
К вечеру поезд остановился. Ночью — так сообщили — транспорт стоит. Пассажиры повылезали из поезда и расположились на узкой полосе между железнодорожными путями и откосом. Сбились в группы. Дети пошли собирать хворост и щепки. Женщины принесли воды из колодца с одного сгоревшего крестьянского подворья. Несколько человек ходили к снабженческому вагону за продовольствием. Среди них был и Роберт. Над горизонтом нависли тяжелые тучи. Переход от сумерек к ночи происходил постепенно, не так, как в городе за рекой, над которым небо всегда оставалось неизменным, одного цвета. Краски земли радовали Роберта.
Большинство пассажиров ночь провело в вагонах. Спали на полу, на охапках соломы, ворочаясь с боку на бок. Все поднялись, едва забрезжил рассвет.
Прокурист обнаружил, что у него стянули сапоги прямо с ног. Как человек сметливый и расторопный, он быстро обменял свою порцию супа, который раздали пассажирам, на пару деревянных сабо. Позже, когда поезд уже тронулся, заметили, что отсутствует господин в куртке. Поговаривали, что его (он ночевал не в вагоне) убили.
Пополудни с поезда сошла группа колонистов, чтобы примкнуть к колонне фургонов, которая тянулась вдоль опушки сосновой рощи. Роберт увязался было вместе с ними, но его сочли лишним. И он остался. Зато один из колонистов уступил ему свой гамак. Бывший архивариус подвесил его в углу вагона, который он себе облюбовал.
На следующий день поезд был остановлен на свободном перегоне. Молодым мужчинам и женщинам вручили в руки кирки и лопаты и погнали их на уборочные работы сроком на неделю в одно из близлежащих селений — расчищать завалы развалин и мусора. Никакие протесты не помогли. Только ловким пройдохам удалось отвертеться от работ за пачку табака, которую каждый из них вовремя сумел подсунуть лицам, руководящим работами. Остальные же, застигнутые врасплох, зашагали к месту назначения.
Другие люди заполнили вагоны. Ночью Роберт спал в гамаке. Ему это очень нравилось.
Все реже возникало у него искушение присоединиться к какой-нибудь группе, выходившей на той или иной станции. Сначала он, правда, думал, что прямиком направится к своему прежнему месту жительства. Но уже встреча с журналисткой, назвавшейся Беттиной, поколебала его в этом намерении. Вообще-то он и раньше думал, что оставляет город за рекой не для того, чтобы возвращаться к прежней жизни. Слишком глубоко он был втянут в это существование вне времени, чтобы находить удовольствие в мгновенном, временном. Это был не сон, который можно было разом стряхнуть с себя, не развлекательное путешествие, из которого возвращаются домой, назад, в бюргерское общество.