Город заката

Есть в зоопарке животные, о которых и не слышал. Илистый прыгун (mudskipper) — вроде лупоглазого бычка с лапками вместо передних плавников. Это рыбки-амфибии, активно действующие на поверхности: выскочив из воды торпедой, скользкая рыбка нападает на собрата, защищая территорию. На земле они прыгают вроде кузнечиков, чудное зрелище.

В огромном стеклянном ангаре воссоздан тропический лес. Внутри из-за влажности стоит парная дымка, слышны капель, бьющая по широким листьям, и журчанье ручейков. Ты входишь в мангровые заросли и сталкиваешься взглядом с мангровой змеей, которая линяет у тебя на глазах, — глянцевая, новенькая, она вылезает понемногу из своего чешуйчатого чулка. В многоярусном лесу кричат и перелетают птицы. Выползает на полено ага (cane toad) — огромная, размером с бройлерного цыпленка, ядовитая тростниковая жаба, поглотившая Австралию, куда была завезена для борьбы с паразитами.

В вольере лупоглазо, гордо и тонконого вышагивает мышиный олень — не мышь и не олень, но самый маленький из живущих на планете артиодактелей, с четным количеством пальцев на копытах, ужасно древний родственник китов, верблюдов и гиппопотамов, всего три фунта весом.

Заменяющая в обиходе таксу аргентинская рептилия — черно-белый тегу — спокойно дается в руки и, весь шершаво-приятный, сидит, щекоча запястья длинным раздвоенным языком.

На горе сквозь прореху в сводах третьего яруса тропического леса проглядывает Иерусалим. Устрашающая птица-носорог, чей массивный клюворог напоминает салон первого класса Boeing-747, и зеленый древесный питон, замысловатым корабельным узлом обвивший акацию, дружелюбно провожают тебя из вольера.

Оказывается, в ручьях, стекающих со склонов Иудейской пустыни в Мертвое море, водится эндемичный, то есть не встречающийся более нигде на планете, зубастый карп. Существование этой небольшой серебристой, с крупной, как даймы, чешуей рыбки под угрозой исчезновения давно — с того времени, как уровень Мертвого моря начал понижаться.

Кенгуру медленно передвигается по пастбищу, подтягивая задние ноги-палки. Хвост его — одна сплошная мощная мышца, опора; кенгуру весь похож на инвалида: передние лапы — культи, задние — протезы, хвост — костыль. Но когда побежит — только его и видели, точно на параолимпийских играх.

И самое главное. Звери в зоопарке абсолютно свободны. Места их обитания — не морилки, как в иных зверинцах. Здесь — в такой неволе — продолжительность жизни больше, чем в дикой природе. Антибиотики, регулярная кормежка и нестесненность делают свое дело: срок жизни сокола в дикой природе — 3–5 лет, в неволе — 25–30.

На обратном пути снова оказываешься у водоплавающих и замираешь. Кругом — белым-бело. Туча белоснежных египетских цапель, зобастых и с нежно-желтыми длинными клювами, уселась на воду и ветви деревьев: стая эта перелетная, видимо, оказалась привлечена дармовой кормежкой. Черные и белые гуси-лебеди оглушительно хлопочут крыльями. Стая фламинго: птицы стоят, не шелохнувшись, на одной ноге, с изящно свернутыми под крыло, как шарфы, шеями.

С лягушачьим ртом и с длинными ресницами серебристое австралийское чудище — иглоногая лающая сова (tawny frogmouth). Летучая лисица — сероголовый фруктовый нетопырь размером с фокстерьера (grey-headed fruit-bat). Стая этих бэтманов висит на ветвях вверх ногами; нетопыри похожи на укутанных в плащи седых карликов-чернокнижников. Шлемоносные казуары (double-wattled cassowary) больше напоминают птеродактилей, чем индюшек или страусов.

Великолепный детский сквер — выделанные эмалью, глазурной керамикой и поделочными камнями ажурные скульптуры зверей, по которым внутри и снаружи ползают дети. Тактильные ощущения и текстуры для детей важней фигур. Дети не видят формы, они видят поверхности. Близость зрительная господствует в трех-четырехлетнем возрасте: чаще от раннего детства остается узор на обоях, а не вещи.

Булькающие брачно-демонические вопли приматов. Стеклянные колпаки в вольерах сурикатов и байбаков, куда дети могут подлезть по тоннелям и оказаться лицом к лицу со зверьками. Лемуры с вертикальными хвостами, бесшумно спускающиеся с ветвей большеглазой устрашающей толпой на запах кусочка пиццы.

И один из немаловажных персонажей зоопарка — ландшафт. Задник его с любой точки живописен — видно высоко и далеко: белокаменные обрывы и террасы; а утопшие в зелени и обустроенные вольерами склоны ущелья создают впечатление неисчерпаемого разнообразия их обитателей.

Иерусалимский зоопарк больше похож на заповедник. Кажется, только в иудаизме есть заповедь благословлять прекрасное явление природы и зрелище удивительных животных — слона, носорога, жирафа. Мне всю жизнь кажется невероятным, что в природе существует жираф; его поступь и грация — вне моего разумения.