Город зеркал. Том 2

Алиша села на балюстраде. Внизу, снаружи, был небольшой карниз. Она развернула тело, приподнимая непослушные ноги руками, чтобы перекинуть их через ограждение. Спиной к зданию, подвинулась на пару дюймов вперед, и ноги коснулись карниза. Как это делается? Как следует попрощаться с миром? Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Поняла, что плачет. Не от печали – о нет, не от этого – хотя ее слезы и имели определенное отношение к печали. Это были слезы печали и радости одновременно, оттого, что все было сделано и окончилось.

Моя дорогая, моя Роуз.

Оттолкнувшись ладонями, она выпрямилась. Пространство разверзлось у нее под ногами, и она обратила взгляд к небу.

Роуз, я иду, я скоро буду с тобой.

Кто-нибудь сказал бы, что она упала. Другой – что полетела. Правы были бы оба. Алиша Донадио – Алиша Клинок, Новая Жизнь, Капитан Стражи и Солдат Экспедиционного Отряда – умерла точно так же, как и жила.

Умерла в полете.

Наступила ночь.

Эми была где-то в Нью-Джерси. Оставив позади большие дороги, она углубилась в сельскую местность, в глушь. Руки и ноги отяжелели от сильной, но приятной усталости. Когда стемнело, она разбила лагерь в поле, мерцающем огоньками светлячков, съела свой нехитрый ужин и легла на землю, глядя на звезды.

Иди ко мне, подумала она.

Сверху и вокруг в небесах плясали огоньки света. Из-за деревьев поднялась полная луна, тени стали отчетливее.

Я жду тебя. Я всегда ждала. Иди ко мне.

Полнейшая тишина, замер даже воздух. Неспешно текло время. И внутри ее будто легкое прикосновение перышка.

Эми.

Она услышала шорох, увидела, как колышутся ветви деревьев, у дальнего края поля. Питер спрыгнул. Он только что съел, белку, быть может, мышь или маленькую птичку; она чувствовала его довольство, удовлетворение, полученное им в процессе еды, будто по ее жилам волнами прокатывалось тепло. Когда он двинулся к ней, минуя светлячков, Эми встала. Их было так много, так, будто он, будто они оба плыли в океане звезд.

Эми.

Его голос, будто легкий ветерок тоски, выдыхающий ее имя.

Эми, Эми, Эми.

Она подняла руку, и Питер сделал то же самое. Пропасть между ними становилась все меньше. Их пальцы сплелись, и она ощутила мягкое прикосновение ладони Питера к своей ладони.

Я теперь?..

– Да, – ответила она, кивая.

И… я твой? Я принадлежу тебе?

Она ощутила его недоумение. Душевная рана еще свежая, дезориентация. Она крепче сжала пальцы, сильнее прижимая ладонь, и пристально посмотрела ему в глаза.

– Ты мой, а я твоя. Мы принадлежим друг другу, ты и я.

Молчание.

Мы принадлежим друг другу, ты и я.

– Да, Питер.

Питер.

Он сосредоточился на этой мысли.

Я Питер.

Она коснулась ладонью его щеки.

– Да.

Я Питер Джексон.

Ее глаза наполнились слезами. Лунная ночь была потрясающе тиха, все послушно замерло, а они двое стояли, будто два актера на сцене с черными кулисами и единственным прожектором, освещающим их.

– Да, это ты. Ты мой Питер.

А ты моя Эми.

Пока она шла на запад – и еще многие годы после того, – он каждый раз приходил к ней именно так. Этот разговор повторялся бесчисленное число раз, будто заклинание или молитва. Каждая встреча была как первая; поначалу он не мог запечатлеть ее в памяти, ни предыдущую ночь, ни иные события, ей предшествовавшие, будто каждый раз он заново рождался в этом мире каждую ночь. Но годы сложились в десятилетия, и человек внутри этого тела – истинная, духовная сущность – восстановил свою власть над ним. Да, он больше никогда не будет говорить, но они будут говорить обо всем, слова будут струиться сквозь прикосновение их рук, их двоих, наедине среди звезд.

Но это случилось позже. А сейчас, стоя на поле среди светлячков, в свете летней луны, он спросил ее:

Куда мы идем?

Она улыбнулась сквозь слезы.

– Домой, – сказала Эми. – Мой Питер, любовь моя. Мы идем домой.

Майкл вышел из бухты. Город был уже едва виден за кормой. Пришло время решать. На юг, как он сказал Эми, или совершенно в другом направлении?

Даже не вопрос.

Он развернул «Наутилус» на северо-восток. Ветер попутный, волна слабая, море мягкого зеленого цвета. На следующий день он обогнул оконечность Лонг-Айленда и вышел в открытое море. Через три дня после отплытия из Нью-Йорка он пристал к берегу Нантакета. Остров был потрясающе прекрасен, с длинными пляжами с белым песком и мощным пенным прибоем. Здесь, похоже, вообще не было никаких зданий или он просто не увидел их; все следы цивилизации смыло могучей дланью океана. Став на якорь в закрытой бухте, он выполнил последние расчеты и на рассвете вышел в море.