Город Зга

Дядькина ладонь зашарила в кармане, достала ключ. Он, шатаясь, подошёл к двери, принялся открывать, не попадая ключом в скважину, роняя ключ на пол. Наконец, дверь открылась. Он прошёл по тёмному коридору к выходной двери. Отодвинул засов. Сам выпрямился, прислонился к стене, давая мне проход. Словно я был не щуплый мальчишка, а великан, шириною во весь коридор. И я прошёл мимо него, медленно, очень-очень медленно почему-то. Толкнул дверь и вышел на залитое солнцем крыльцо.

Я не скатился кубарём с крыльца и не бросился сломя голову бежать. То, что происходило во мне, меня сдерживало.

Я остановился на крыльце, вздыхая полной грудью свежий вкусный воздух.

Мне не хотелось оборачиваться. Но я обернулся к тёмному дверному проёму. Стиснув зубы. Сжав кулаки.

Дядька стоял в проёме, как истукан. Его мёрзлые мутные зрачки словно ушли куда-то внутрь от непонятного ужаса. Щёки, лоб и лепёшка носа стали пепельно-серыми. Потом он вдруг схватился руками за голову, скрючился в три погибели, взмычал иступлённо, бессильно, не разгибаясь, стал пятиться назад, упал на пол, свернувшись в несуразный дёргающийся комок, отполз или откатился вглубь, исчез в тёмном проёме коридора.

Я спустился с крыльца, обогнул стоящую во дворе машину, выбрался на улицу и быстро пошёл по ней. Я не имел понятия, куда идти, но шёл и шёл вперёд, ни о чём не думая. Я ощущал, как во мне перестает, кружится, как быстро гаснет янтарный обруч, как исчезает странный звон. Когда это всё пропало, мне стало плохо. У меня закружилась голова, тошнота подкатила к горлу, ноги сделались ватными, непослушными. Я добрёл до каких-то кустов, росших вдоль дощатого забора. За кустами была густая, мягкая трава. Я упал в неё, уже ничего не видя, не слыша, не чувствуя…

Когда я очнулся, был уже вечер. И уже начало темнеть. Надо мной склонилась незнакомая взволнованная женщина.

— Мальчик, мальчик! Что с тобой? Ты уснул что-ли? Как ты себя чувствуешь? Мальчик!

Я чувствовал себя уже неплохо. Только немножко побаливала голова.

— Тётенька! Я заблудился. Отведите меня домой, к маме, пожалуйста. Тётенька! Не бросайте меня!

Конечно, адреса тёти Светы я не знал. Но я помнил универмаг, парк, «чёртово колесо», пожарку. Этих признаков оказалось достаточно. Женщина села со мной в такси и довезла меня до дома тёти Светы. Ещё не успело стемнеть. А у подъезда мне совсем повезло, я сразу увидел сидящую на скамейке зарёванную Люську.

Уже за полночь я лежал в постели, уставший, обессиленный, счастливый оттого, что рядом сидит мама и гладит мою голову. Уже всё обо всём рассказано, уже даны все клятвы и обещания, уже все отруганы, обхвалены, обцелованы, прощены. Уже все успокоились. Кроме мамы, наверное. У неё лицо припухшее от слёз, глаза влажные, но всё равно счастливые. Потому что я — здесь. Папе и бабушке мы договорились ни о чём не говорить.

— Мама, а его точно поймают?

— Поймают. Туда поехала милиция. Тетя, которая тебя привезла, покажет, где этот дом.

— Мама, — спросил я, глядя в окно на небо в крапинках звёзд, — А что со мной было там, мама? Что-то было во мне такое… А? Почему я так смог?

— Смог, — грустно улыбнулась мама, — Молодец. Это не ты смог, маленький мой. Хотя… и ты тоже.

— А кто, мама? Что это было, а? А мне потом ни капельки не было страшно. Вот.

— Слава Богу — всё прошло. И ты — здесь. Ты вырастешь и поймёшь, что это было.

— Я хочу сейчас, мама.

— Мы згинцы, маленький мой. Это Зга бережёт нас. Её душа. Во многих из нас это есть. Понемножку. Но в некоторых этого больше, чем в остальных. Вот и в тебе, наверное.

— Вот и хорошо, мама, правда? — улыбнулся я, мало что понимая из её рассуждений.

— Хорошо… — задумалась мама, — Может быть, хорошо. А может быть, и не очень. Потому что ничего на свете не даётся даром. Ну, не будем об этом. Спи.

Я долго не мог заснуть. Я не хотел засыпать, я знал, как только я засну — мне приснятся они. И, как только я заснул, мне, действительно, приснились они. Трое.

Злой, зубастый крокодил. Свирепый зверь на картине. Потом, через годы я понял, что это была гиена. И хозяин дома во всей «красе». Скошенный мелкий подбородок, сливающийся с толстой шеей. Белесые глаза — алюминиевые капли. Серое лицо — почти без губ, почти без ресниц, без бровей. Нелепый нослепёшка с вывернутыми ноздрями: не совсем, вроде бы, нос… не нос — свиной пятак… не лицо — свиное рыло…

На всю жизнь во мне, вкоренилась стойкая неприязнь лишь к троим представителям животного мира. Хотя я прекрасно сознавал, что зверюги, как таковые, здесь, по сути, не так уж виноваты. Просто для детского моего восприятия в этой троице отпечатался один. Человек. Человек ли?

Глава шестая

— В таком случае потрудитесь про верить, способны ли вы выдержать удар, потрясение, молнию.

Александр Грин

1

— Ну, что я говорил! — торжественно воскликнул Пенёк, — Вот она, дорога.

Мы поднялись вслед за ним на поросшую травой насыпь и очутились на сером асфальте автотрассы. Междугородной автотрассы, которая проходила через Згу.