Город живых

Бодро шагая по глубокому снегу, я неожиданно для себя заметил, что это не составляет для меня практически никакого труда. Силы мои заметно возросли. Я не чувствовал одышки и хоть каких-нибудь мало-мальских признаков усталости. Наверно, я бы достиг деревни еще засветло, но меня подвело чувство излишней самоуверенности. Развив внушительный темп, я так увлекся самолюбованием своих новых способностей, что пропустил пару ориентиров и банально заплутал. Пришлось разворачиваться и возвращаться по своим следам обратно, чтобы вновь сориентироваться и выбрать правильное направление. Так что окраины деревни я достиг уже в густых сумерках. Ближе всего к тому месту, с которого я вошел в деревню, из всех выбранных мною пунктов посещения был родной дом. Последнюю сотню метров, отделяющую меня от знакомых ворот, я преодолел со скоростью, сделавшей честь любому олимпийскому спринтеру. Распахнув на бегу калитку, я вихрем ворвался в дом. Знакомый до боли кров встретил меня холодом и мертвой тишиной. Чтобы понять, что произошло, мне не пришлось идти дальше сеней. Распахнув дверь в горницу, я сразу же увидел стоящую на завешенном трюмо фотографию бабы Поли с черной ленточкой, пересекающей уголок изображения. Рядом стояла догоревшая почти до основания одинокая свеча. Все это я отчетливо увидел практически в полной темноте. Но приобретение очередной сверхспособности совершенно не обрадовало меня. Я подошел вплотную к фотографии и стянул с головы шапку. Вместе с чувством скорби, заполнившим мою душу, где-то в глубине сознания мелькнула мысль, касающаяся вещих снов. Беспокойство за сестренку с новой силой вспыхнуло в моем сознании. Натягивая на ходу шапку, я быстро вышел из дома.

К дому Митьки Буржуя я шел и с силой сдерживался, чтобы не побежать. Ворота Митькиной усадьбы встретили меня равнодушным молчанием. Я несколько раз сильно ударил кулаком в калитку. Видимо, я не рассчитал сил и поэтому от моих ударов калитка за малым не слетела с петель. Тут же послышался громкий и в то же время опасливый возглас.

– Кого там принесло на ночь глядя?

– Это я, Сашка. Передайте Митьке, что я за своей сестрой вернулся! – крикнул в ответ я. Голос мой от волнения был дрожащим и неузнаваемым.

Калитка скрипнула, и мне в лицо уставилось сразу четыре ствола.

– А, это ты. – В голосе говорившего послышались нотки облегчения. – Ты, что ль, не знаешь, что Митька из интерната никого не отпускает? Нечего деткам в деревне делать, у нас-то поди безопасней будет.

– Какого это интерната? – не понял я.

– Да ты парень что, с ели, что ли, вчера свалился? Митрий Афанасьевич, почитай, с самого начала зимы сирот да деток с неимущих семей у себя привечает.

Я удивленно закачал головой. Я настолько был занят своими и семейными проблемами, что попросту пропустил эту информацию. И теперь известие о том, что Дашенька была далеко не первой, кого приютил Митька, обрушилась на меня как снег на голову.

Охранники же окончательно потеряли ко мне всякий интерес.

– Проваливай отсюда, некогда нам с тобой, нахаленком, тут разговоры разговаривать, – с этими словами один из парней попытался захлопнуть перед моим носом калитку.

Ну не тут-то было. Я успел просунуть в уменьшающийся проем носок валенка. Наверное, раньше я бы закричал от боли в прищемленной ноге, охранник вложил в свои действия немало силы. Но теперь удар тяжелой калитки был для меня не страшнее укуса комара. Калитка отрикошетила от моей ноги и больно ударила охранника в плечо. От неожиданности и боли тот сдавленно охнул. В этот же момент другой охранник резко ударил меня в грудь прикладом своей двустволки. Я отлетел назад и плюхнулся в снег. Калитка тотчас захлопнулась. Я сидел в снегу и лихорадочно соображал, что мне дальше предпринять. Из-за забора до меня донеслись звуки удаляющихся шагов и свистящий шепот.

– Слышь, братан, а может, того, и его усыновить? – говоривший весело хохотнул. – Нам Митяй, поди, за это и премию может выписать.

Что-то мне не понравилось в смысле и интонации этих слов. И я решился не дожидаться окончания завязавшегося по ту сторону забора спора. Через несколько секунд, когда калитка вновь скрипнула, открываясь, я уже был далеко в стороне от главных ворот. Притаившись в глубоком сугробе, я выслушал перепалку, возникшую по поводу моего отсутствия, и поднялся на ноги только, когда двери снова захлопнулись. Нехорошие предчувствия, мучившие меня не первый день, стали обретать реальные формы. Очень уж мне не понравился тот скрытый смысл, который охранники вкладывали, говоря об интернате.