Рени смотрела, как удаляется по коридору белесая фигура. Потом дверь закрылась. Больше всего Рени бесило, что хотя она просто мечтала сорвать на ком-то свою ярость, найти козла отпущения, это не получалось. Врачи действительно делали все, что могли. Несмотря на бедность, в больнице провели все тесты, которые могли хотя бы намекнуть на причину загадочной хвори Стивена. Но причин не было. Не было и ответов. И некого винить.
«Кроме Господа Бога, – подумала Рени. – Может быть». Но от этого проку не будет. Да еще, быть может, Длинный Джозеф Сулавейо причастен к этому каким-то боком.
Рени снова дотронулась до лица Стивена. Она надеялась, что где-то внутри этого бессознательного тела он может слышать и чувствовать ее даже через два слоя пластика.
– Я принесла книгу, Стивен. На сей раз не из моих, а из твоих любимых.
Рени грустно улыбнулась. Она всегда пыталась заставить его читать африканские книги – рассказы, книги по истории, сказки племен их предков, – хотела, чтобы он гордился своим наследием в мире, где подобные бастионы быстро сокрушал неумолимый, как ледник, поток культуры «первого мира». Но вкусы Стивена в этом направлении не распространялись.
Она включила свой пульт, увеличила шрифт, чтобы читать не напрягаясь, убрала картинки: она не хотела их видеть, а Стивен не мог.
– Это «Сетевые сыщики», – сказала она и начала читать: –
«
– Если бы ты пошел его навестить!..
Длинный Джозеф стиснул голову руками, словно пытался защититься от шума.
– Я же ходил, нет?
– Два раза! Ты был там два раза: в тот день, когда его туда отвезли, и когда доктор вытащила тебя на конференцию.
– А что ты еще хочешь? Он болен. Думаешь, я туда должен каждый день шляться, как ты? Он все равно болен. Сколько ни ходи, лучше ему не станет.
Рени внутренне кипела. Как можно быть настолько невыносимым?
– Папа, он твой сын. Он ребенок. Он лежит в этой больнице, один…
– И ни хрена не слышит! Я ходил, говорил с ним, и ни хрена он не слышит! Что попусту языком трепать? А ты ему еще книжки читаешь…
– Может быть, знакомый голос поможет ему вернуться. – Рени примолкла, мысленно моля Господа ее доверчивого детства дать ей сил – Господа, который милосерднее, чем тот, в какого она могла бы поверить теперь. – Папа, может, ему как раз и нужно слышать
Глаза Длинного Джозефа забегали, будто он искал выход, лицо хищно заострилось.
– Это что за ересь?
– Стивен с тобой поссорился. Ты на него накричал, сказал, чтобы он не возвращался больше. А теперь с ним что-то случилось, и может быть, где-то в глубине сна он боится возвращаться. Думает, что ты еще злишься на него, и не возвращается.
Длинный Джозеф вскочил с дивана, пытаясь прикрыть испуг наглостью.
– Да это… ты со мной так не говори, девчонка, и никаким докторам я так о себе говорить не позволю. – Он протопал в кухню и принялся шарить в буфете. – Ерундень этакая. Меня он боится? Да я ему просто мозги вправил. Даже пальцем не тронул.
– Его там нет.
Шум в буфете стих.
– Чего?
– Его там нет. Я не покупала вина.
– Ты мне не говори, за чем я пошел!
– Ладно. Как знаешь.
Голова у Рени болела. Она так устала, что с удовольствием просидела бы в кресле до завтрашнего утра. На работе, в транспорте, в больнице со Стивеном – она не меньше четырнадцати часов проводила вне дома. Вот вам и век информации – куда ни глянь, надо с кем-то
Длинный Джозеф вернулся в гостиную.
– Ухожу. Мужику покой нужен.
Рени решила сделать последнюю попытку.
– Послушай, папа, что бы ты там ни думал, Стивену хорошо будет услышать твой голос. Пойдем к нему вместе.
Он поднял руку, словно замахиваясь на кого-то, потом прикрыл глаза ладонью. Лицо его исказилось от отчаяния.
– Пойти туда, – повторил он. – Так я должен идти туда и смотреть, как мой сын умирает.
– Он не умирает! – Рени подскочила.