Город золотых теней

Рени обернулась. За ее спиной стоял высокий, элегантно одетый белый мужчина и улыбался. Он поднял руку в перчатке, и зеркала исчезли. Теперь они стояли втроем в луче света, пронзающем бесконечную тьму.

– Как хорошо, что вы пришли к нам. – Голос звучал у самого уха. – Откуда вы?

– Из Лагоса, – чуть задыхаясь, вымолвила Рени. Она надеялась, что ее голос, транспонированный на октаву ниже, чтобы соответствовать мужской личине, не покажется швейцару писклявым. – Мы… мы много слышали об этом месте.

Мужчина улыбнулся еще шире и коротко поклонился.

– Мы гордимся своей всемирной известностью и всегда рады приветствовать гостей из Африки. Вы, конечно, совершеннолетние?

– Разумеется. – Произнося это слово, Рени понимала, что цифровые пальчики сейчас ощупывают ее мнимую личность, но не слишком тщательно – в таких местах от личины требуется лишь достоверность. – Я показываю приятелю достопримечательности Внутреннего Района – он тут впервые.

– Превосходно. Вы нашли подходящее место.

Разодетый швейцар перестал их задерживать – это означало, что их удостоверения личности проверены. Он отвесил театральный поклон, и в черноте отворилась дверь – прямоугольная дыра, откуда сочился дымно-алый свет и выплескивался шум: громкая музыка, смех, голоса.

– Наслаждайтесь, – посоветовал он. – И приводите друзей.

Он исчез. Рени и Ксаббу вплыли в алый свет.

Музыка потянулась к ним, как псевдоподия невидимой, но ощутимой огромной амебы. Она походила на громовой свинг-джаз прошлого века, но порой ее передергивало, сбивало с темпа в тайном, глубинном ритме – так бьется сердце идущего по следу хищника. Мелодия гипнотизировала; Рени поймала себя на том, что мурлычет вслух, еще до того, как разобрала быстро пришедшие на ум слова.

– Так отправляйся же в полет…

пел кто-то, пока на заднем плане стонал и грохотал оркестр.

– Улыбка станет приглашеньем —

Решенье

Твое на праздник приведет…

Зал был невозможно огромен – чудовищный восьмиугольник, залитый алым светом. Колонны по углам – каждая размером с небоскреб – исчезали в тени под потолком; усеивавшие их вертикальные ряды ламп сходились в перспективе, пока расстояние не стягивало их в единую огненную нить. А еще выше, где и эти огни гасли в неизмеримой высоте, кувыркались и извивались в черноте фейерверки.

В дымном воздухе плясали лучи прожекторов, двигая по бархатным стенам ускользающие ярко-красные эллипсы. Сотни лож теснились между колоннами, по балконам – по дюжине ярусов балконов, уходящих в клубящийся вверху дым. Паркетный пол покрывала бесконечная поросль столов-поганок, между ними, как бильярдные шары, скользили серебряные фигурки – официанты и официантки, тысяча, две тысячи, больше, двигавшиеся бесшумно и быстро, как капли ртути.

В центре неимоверного пространства, на сцене, вращающейся в воздухе, как положенное набок карнавальное чертово колесо, находился оркестр. Музыканты были одеты в строгие черные с белым костюмы, но в них самих не было ничего строгого. Карикатурно вытянутые плоские фигурки колыхались, плыли под музыку, как безумные тени. Некоторые вырастали, пока их взгляды не упирались в самые верхние ярусы балконов. Блестящие зубы-надгробия щелкали перед посетителями, которые визжали от радости, убираясь в более безопасное место.

Не менялась только певица в белом платье, примостившаяся на дальнем краю вращающейся сцены. Музыканты-тени клубились вокруг нее, сияющей как кусочек радия.

—… Так запевай без сожаленья,

пела она. Голос ее был неприятен и в то же время притягателен; он дрожал, как голосок ребенка, которого не пустили спать, и он вынужден смотреть, как взрослые напиваются.

– Без грусти и без суеты —

Мечты

Твои найдут здесь отраженье…

Певица была лишь искоркой в сердце циклопического зала и безумного оркестра, но Рени долго не могла отвести от нее взгляд. Огромные черные глаза на бледном лице придавали ей мертвенный вид. Каскад белокурых волос в половину роста и белое платье с широкими рукавами делали певицу похожей на райскую птичку.

– Начинай,

Запевай,

Свой порок выбирай,

Вот рок,

Наш рок,

Карнавала порог…

Певицу качало тяжелым ритмом, как ураганом голубку. Глаза ее были закрыты, как у человека, впавшего в транс… Впрочем, на транс это было не похоже. Рени никогда не видала такой безысходности на человеческом лице, и все же певица сияла, полыхала – как лампочка под высоким напряжением, готовая вот-вот взорваться.

Медленно, почти неохотно, Рени потянулась к Ксаббу, нашарила его руку и крепко сжала.

–  Ты в порядке?

–  Это… довольно странное место.

–  О да. Пошли… сядем.