Город золотых теней

— Я… думаю… — Она поколебалась, но не нашла причины отказать. Было полвосьмого утра; квартира казалась отвратительной, брат лежал в госпитале под кислородной палаткой, а мысль о том, что придется торчать в одной кухне с медленно приходящим в себя отцом — когда тот проснется, то есть не раньше полудня, — вызвала у Рени острую судорогу в напряженных плечах. — Что ж, — ответила она. — Пошли.

Если у Ксаббу и имелись какие-то романтические поползновения, выказывать их он не торопился. Покуда они брели в сторону делового центра Пайнтауна, бушмен смотрел куда угодно, только не на Рени. Его полузакрытые глаза, которые так легко было счесть сонными или застенчивыми, внимательно и быстро оглядывали заколоченные окна, осыпающуюся краску, мусор, летящий по мостовой, как картонное перекати-поле.

— Боюсь, это не лучшая часть города, — не выдержала Рени.

— Я живу в Честервилле, — ответил Ксаббу. — Там немного побогаче, хотя народу на улицах меньше. Но меня поражает — и, должен признаться, пугает немного — человековость этого места.

— Это как?

— Я сказал что-то не то? Может быть, «человечность»? Я хотел сказать, что все здесь — да и все города, что я видел с тех пор, как ушел от своего народа, — построено, чтобы отгораживаться от земли, скрывать ее от взгляда и мысли. Камни увезены, кусты выжжены, все покрыто смолой. — Он шлепнул подошвой сандалии по растрескавшемуся асфальту. — Даже деревья здесь вроде того бедолаги — привезены и посажены людьми. Люди превращают места, где живут, в горы грязи и щебня, вроде термитников — но что случится, когда весь мир превратится в один большой термитник и не останется буша?

Рени покачала головой.

— А что нам остается? Если бы это был буш, он не смог бы прокормить столько народу. Мы бы голодали. Убивали бы друг друга.

— А что будут делать люди, когда не останется буша, который можно выжигать? — Ксаббу нагнулся, чтобы подобрать пластмассовое кольцо, уже неопределимый ископаемый след нынешней цивилизации. Сложив пальцы лодочкой, он нацепил кольцо на запястье и с кисловатой полуулыбкой осмотрел свою новую цацку. — Голодать? Убивать друг друга? Проблема останется, только мы к этому времени всю землю покроем асфальтом, бетоном, цементом и… как он называется?.. фибрамидом. Так что когда придет время убивать, умрет куда больше народу.

— Мы уйдем в космос. — Рени махнула рукой в серое небо. — Мы… ну, не знаю — заселим другие планеты.

Ксаббу покивал.

— Ну-ну.

Кафе «У Джонни» было переполнено. Большей частью в него захаживали дальнобойщики на трассе Дурбан-Претория, здоровенные дружелюбные мужики в солнечных очках и ярких рубашках. Пожалуй, даже слишком дружелюбные — протискиваясь к свободной кабинке, Рени успела получить предложение руки и сердца и несколько других, менее пристойных. Она стиснула зубы, стараясь не улыбаться даже на самые безобидные и уважительные обращения, — стоит кого-то обнадежить, так не отвяжешься.

Но кое-что в «Джонни» ей нравилось — прежде всего настоящая еда. Слишком многие ресторанчики и кафе в эти дни не предлагали ничего, кроме американского фаст-фуда: разогретых гамбургеров, сосисок в булочке с клейким сырным соусом и неизбежной кока-колы с картошкой фри — этих хлеба и вина торгашеской веры. Но на здешней кухне кто-то — может, даже сам Джонни, если он существовал, — действительно стряпал.

Кроме чашки крепкого «водительского» кофе Рени заказала хлеб с маслом и медом и тарелку жареного риса с земляными орешками. Ксаббу заказал себе то же самое, но когда принесли тарелку, он уставился в нее с явным ужасом.

— Так много?

— Это в основном крахмал. Не хочешь — не доедай.

— А вы не доедите?

Рени посмеялась.

— Спасибо, мне своего хватает.

— Тогда что случится с остатками?

Рени замешкалась. Падчерица культуры потребления, она никогда не задумывалась, сколько и зачем тратит сама.

— Думаю, кто-нибудь в кухне их пристроит, — ответила она наконец и все равно ощутила вину и смущение. Она не сомневалась, что прежние хозяева Южной Африки отговаривались тем же, наблюдая, как уносят объедки после очередного царского пира.

А потому была только рада, что Ксаббу не стал развивать тему. Только в такие минуты она понимала, как на самом деле чужды ей его взгляды на мир. Он говорил по-английски правильнее, чем ее отец, а ум и способность к сопереживанию помогали ему понять многие тонкости цивилизации, но он был иной , совсем иной — точно с другой планеты. Со смутным стыдом Рени осознала, что у нее больше общего с богатым белым подростком откуда-нибудь из Англии или Америки, чем с этим молодым африканцем, выросшим в паре сотен миль отсюда.

— Теперь я побывал в двух кафе, — заметил Ксаббу, съев немного риса, — здесь и в Лямбдамаге.

— И где тебе больше понравилось?

Он ухмыльнулся.

— Еда здесь лучше. — Он отправил в рот еще немного риса и ткнул вилкой в блестящий орешек, словно проверяя, сдох ли тот. — Но есть и кое-что иное. Помните, я спросил вас о призраках в сети? Там я вижу жизнь, но я ее не чувствую , и душа моя неспокойна. Это трудно объяснить. Но здесь мне куда приятнее.