Хотя Хул Хаджи и мендишары были культурным благородным народом, все-таки в их цивилизации ощущался налет дикости, слабое эхо связи со своими кузенами арзгунами, чего не было у народов Юга. Больше того, мендишары, как и арзгуны, были физически настолько мне чуждыми, что ощущение снова пребывать среди людей моей собственной расы было очень приятно.
Мы сошли на причал, и родственники Боруса Саз Хаджи вышли приветствовать его. Он представил меня, и они сказали, что я буду их желанным гостем, пока не найду собственное место.
Борус Саз Хаджи сказал, что наутро он будет добиваться моей аудиенции с Бради.
Оглядывая док, я увидел, что тут было много воинов — больше, чем я заметил сперва. Также, казалось, были в полном разгаре приготовления. Борус Саз Хаджи тоже заметил это и был озадачен так же, как и я. Он спросил об этом своих родных.
Они нахмурились и ответили, что сперва мы должны вернуться домой, потом они сообщат ему плохие новости.
Только вечером, когда мы сидели за столом, родители Боруса Саз Хаджи начали рассказывать ему, что Мишим Тен готовится к войне.
— Это черный день, и я не могу понять, как это произошло, — сказал отец моего нового друга. — Но…
Как раз в это время вошли мужчина и женщина. Они были примерно того же возраста, что и родители Боруса Саз Хаджи. Они хотели узнать все о моем дирижабле, услышать о моих приключениях и так далее.
Таким образом разговор ушел от политики, когда я рассказал о своих приключениях и испытаниях на Севере и Западе. К тому времени, когда гости ушли, я был готов уснуть и, не теряя времени, воспользовался комнатой, приготовленной для меня родителями юного воина.
Утром Борус Саз Хаджи отправился во дворец, где Бради должен был поздравить его с победами, а я пошел в порт. Мы договорились, что он поговорит с Бради обо мне, пока я подготовлю дирижабль. Конечно, новости уже дошли до Бради, но он, очевидно, сам захочет посмотреть мой корабль. Я должен подрулить его ко дворцу и причалить там.
Пока я медленно добирался до порта, послонявшись малость, — потому что у меня в запасе было много времени, чтобы заглянуть в лавки и поболтать с теми гражданами Мих-Са-Воха, которые узнали во мне пилота чудесно летающей машины, — я увидел проходящую мимо меня небольшую процессию.
Она состояла из усталого вида воинов на дахарах.
Они явно только что вернулись из экспедиции, потому что были покрыты пылью и мелкими ранами.
У них был пленник — дикого вида человек с длинной густой бородой и очень светлыми длинными спутанными волосами. На нем тоже были шрамы, и руки у него были связаны за спиной, когда он сидел на своем дахаре.
Несмотря на его дикарскую внешность, он держался очень хорошо. Хотя я отбросил эту мысль как какой-то фокус сознания, я был уверен, что что-то в нем было мне очень знакомым. Поскольку это казалось невозможным, я решил не тратить свою энергию на разгадывание и спросил прохожего, не знает ли он, кем был пленник.
Тот покачал головой:
— Несомненно, это один из наших врагов, хотя обычно они не такого вида.
Я направился в порт и нашел свой дирижабль причаленным к одному из железных колец на набережной.
Я залез в гондолу и завел двигатель — этот чудесный маленький мотор не требовал, казалось, никакого горючего.
Затем я вырулил как раз над крышами сверкающего города ко дворцу, большому зданию, которое было великолепней, чем остальные. Оно казалось буквально построенным из драгоценных камней!
Я узнал, что в Мишим Тене добывали много разных ювелирных камней и, хотя они были полезным продуктом товарообмена, население не придавало им никакого значения.
Я достиг дворцовой лестницы и спустился немного туда, где на мой зов подбежали часовые и, взяв мои причальные канаты, надежно закрепили их.
Тут наверху лестницы появился Борус Саз Хаджи и приветствовал меня, когда я поднялся к нему.
— Я рассказал Бради о твоем предложении, — сказал он, — и теперь он побеседует с тобой. Он думает, что ты явился в удачный момент — подобный корабль, может быть, будет полезен в борьбе с нашими врагами.
Присоединившись к нему, я заметил, что он выглядит обеспокоенным.
— Что тебя тревожит? — спросил я.
Он взял меня за руку, когда повел во дворец.
— Не знаю, — сказал он. — Наверное, тут виноваты заботы о войне, которую мы собираемся начать, но Бради, кажется, не похож на самого себя. Происходит что-то странное, и я не могу понять, что это может быть.
Это было все, что он имел возможность сказать, потому что тут открылись огромные, все в бриллиантах, двери в тронный зал, и я увидел громадное помещение, расцвеченное большими знаменами с тянущимися до потолка высоко наверху ярусами галереи, а вдоль стен стояли вельможи, мужчины и женщины, все смотрели на меня с вежливым любопытством.
На возвышении трона находились три фигуры. Посредине был Бради, измученный заботами человек с седыми прядями волос и казавшейся высеченной из камня массивной, впечатляющей головой.
Слева от него со все еще связанными руками стоял увиденный мной ранее дикарь.