Города-государства Древней Руси

Аналогично рассуждает и Л. В. Черепнин: «Гораздо дальше (по сравнению со Сказанием о Борисе и Глебе. — Авт.) от реальной действительности отстоит сообщение Ипатьевской летописи. В нем ощущается тенденция представить Владимира Мономаха выразителем народных интересов» ^{77}. Однако полностью отрешиться от Ипатьевской летописи историк не решился и вынужден был признать, что, «несмотря на идеализацию Мономаха и неверную оценку его роли в событиях классовой борьбы, происходивших в Киеве в 1113 г., само описание народного восстания дано в Ипатьевской летописи более ярко и конкретно, чем в Сказании о Борисе и Глебе» ^{78}.

И. И. Смирнов, скептически воспринимавший рассказ Ипатьевской летописи под 1113 г., не выработал представления, которое отличалось бы от этого рассказа во всех наиболее существенных моментах. В итоге у него получилась чересчур усложненная и страдающая внутренними противоречиями интерпретация событий, связанных с вокняжением Мономаха в Киеве. В самом деле, изображая Владимира Мономаха ставленником феодальной знати, И. И. Смирнов в то же время отмечает «вечевой характер избрания его кандидатуры на киевской стол». При этом он дает следующее пояснение: «То, что „именитым мужам“ для решения вопроса о кандидатуре Мономаха на киевский стол понадобилось прибегнуть к созыву веча, свидетельствовало о том, что занятие киевского стола Мономахом в легитимном, законном порядке, как преемника Святополка, было исключено. Иными словами, это означало, что кандидатура Мономаха была выдвинута на вече в противовес другой, законной кандидатуре преемника Святополка на киевский стол» ^{79}. Значит, к избранию Владимира Мономаха на киевское княжение было причастно и вече, без которого «именитые мужи» не могли осуществить свой замысел. Но коль это так, то как быть с идеей о Мономахе — ставленнике боярства?

И. И. Смирнов находит выход из трудного положения с помощью обращения к татищевской «Истории», где говорится, что «кияне», обеспокоенные беспорядками и насилиями, начавшимися в Киеве после отказа Владимира занять киевский стол, «послаша паки» к нему с просьбой приехать и «сотворить покой граду» ^{80}. Подметив отсутствие в данном рассказе упоминания о вече, И. И. Смирнов из этого заключил, будто «обсуждение вопроса о положении, создавшемся в Киеве, и как следствие этого о кандидатуре Мономаха проводилось в иных формах и, вероятнее всего, носило секретный характер. Такая форма обсуждения вполне отвечала составу его участников. Совершенно очевидно, что „кияне“, собравшиеся (в боярских, ли хоромах или игуменской келье) в обстановке восстания, для того, чтобы вторично обсудить вопрос о кандидатуре Мономаха, и мотивировавшие свое решение снова послать Мономаху приглашение занять киевский столь ссылкой на то, что „без князя“ может быть еще „большее зло“, — это и есть те „большие и нарочитые мужи“, о которых говорит Сказание о Борисе и Глебе, объединившиеся под угрозой восстания народных масс на кандидатуре Мономаха» ^{81}.

Последнее предположение И. И. Смирнова согласуется с изложением событий 1113 г. «Историей Российской» второй редакции, где читаем о «вельможах киевских», пославших вторично приглашение Владимиру Мономаху занять княжеский стол ^{82}. Правда, «вельможи» Татищева действуют не тайно, собравшись, по догадке И. И. Смирнова, то ли в боярских хоромах, то ли в игуменской келье, а с ведома народа, который они едва уговорили ^{83}. Само собой разумеется, что уговаривать народ можно было только на вече. О приезде Мономаха в Киев знали все. Поэтому еще «за градом» его встречал «народ многочисленный» ^{84}. Массовую встречу изображает и первая редакция татищевской «Истории»: «И егда приближися (Владимир Мономах. — Авт.) к Киеву в неделю, устретиша его первее народ весь, потом бояре, и за градом митрополит Никифор со епископы, и клирики, и со всеми киянами с честию велик), и проводиша его в дом княж» ^{85}. Подобный характер встречи Мономаха исключает предположение о том, что князь являлся ставленником горстки знатных и зажиточных людей.