Города и встречи

Вторая мамина сестра, Берта, была красавицей. В старом семейном альбоме сохранились снимки с портрета, написанного с нее в Италии. Она похожа на Мадонну с громадными печальными черными глазами, романтически закутанную в кружевную мантилью. У нее удивительная фигура, высокая грудь, благородной формы плечи, гордая посадка головы. Всю свою молодость она провела в Италии, и для нас, детей, всегда была романтической незнакомкой, о которой говорили в доме только шепотом.

Дед был с ней очень суров, а бабушка ее побаивалась. Мама, которая всегда оказывалась в роли миротворца, помогала ей и долгое время служила посредником между нею и семьей. Она чем-то «опозорила» семью — такие слухи ходили о ней. Говорили, что она знает шесть языков, что она живет во Флоренции, окруженная двором поклонников из художников и итальянской знати. Позже, уже будучи подростком, я узнала ее настоящую историю — вернее, фактическую подоплеку ее жизни, переданную прозаическими словами (в ночь своей свадьбы она выпрыгнула из окна первого этажа, спасаясь от брака с нелюбимым мужем, которого навязали ей родители), но в детстве это была незнакомка из Флоренции, присылавшая картины (небольшая пастель, изображавшая мою собственную особу в четырехлетием возрасте с корзинкой — рисунок исполнил кто-то из поклонников по фотокарточке). Ходили слухи о том, что Берта проживает состояния, дедушка хватался за голову, проклинал, но в конце концов посылал деньги.

Самое интересное в моей комнате — это портрет молодой девушки с бархоткой на шее, который занимает место зеркала на моем туалете. Мою маму звали Шарлотта Мейлах. Это редкое имя, но восьмидесятые годы девятнадцатого века сделали это имя модным. Так звали героиню книги Гете «Страдания молодого Вертера». Мама и ее подруги знали немецкий язык и любили произведения немецких поэтов Шиллера и Гете. В детстве мама читала со мной пьесу Шиллера «Дон Карлос» и с восторгом произносила монолог маркиза Позы, который обращается к жестокому императору Испании Филиппу IV, пылко декламируя: «Государь, дайте свободу совести!» В наше время такие слова называли бы либеральной болтовней, так называли их и в годы моей юности. Либеральные болтуны сделали свое дело, они занимались не только болтовней, но и террористическими актами…

Я отвлеклась от портрета мамы, под которым написано слово «Флоранс» латинскими буквами. «Флоранс» — это город Флоренция в Италии, где жила Берта. Мама переписывалась с ней и однажды послала свою фотографию. С этой фотографии знакомый художник Берты сделал портрет, который красуется на моем туалете.

Берта — это романтика. Следующая за Бертой — Соня, тоже очень интересная и характерная фигура. Четырнадцати лет она уехала в Петербург, поступила в русскую гимназию и окончила ее. Из дому она бежала против воли деда, и мама, разумеется, приезжала к ней, привозила ей деньги, все улаживала. Мама тогда уже кончила в Белостоке пансион для девиц и держала экзамен на домашнюю учительницу. В Петербурге она поступила на Высшие женские курсы[55]. Но прежде, чем рассказать об этом времени, нужно представить себе Белосток тысяча восемьсот восьмидесятых годов…

1960, май. Незаметно прошло пятнадцать лет, и только сегодня, 15 мая, я продолжаю эту запись. О Белостоке помню немного: только те улицы, где жили наши родные, и речку с деревянным мостом, с берегами, поросшими крапивой. Должно быть, это и была Белая. Бабушкин и дедушкин дом помещался на Зеленой улице, на углу безымянного переулка, узенького, шага в три в ширину. Туда выходило парадное крыльцо, двери дома с красными, зелеными и синими стеклами. Во второй этаж вела красивая лестница, навощенная, накрытая ковром. Перила были блестящие, полированные. Во втором этаже жил мамин брат, дядя Исаак, с женой, тетей Матильдой.

Но это была только внутренняя дверь, а наружная была тяжелая, дубовая. Мы не входили в эту дверь, а ходили всегда через двор, в калитку. Рядом с калиткой были ворота, которые распахивали на обе половины, и тогда виден был мощенный булыжником чистый прямоугольный двор. Мыс мамой часто приходили к бабушке и дедушке. Вблизи от калитки было крыльцо и на нем железный косяк, чтобы счищать грязь с сапог и калош. С крыльца входили в сени, где стояла бочка с водой и откуда видны были те красные, зеленые, синие стекла парадной двери, о которых я уже говорила. Направо лестница поднималась во второй этаж, где находились девичьи комнаты мамы и ее сестер, — о них я скажу позднее. Слева от двери с цветными стеклами помещался главный вход в дедушкину квартиру.

Когда мама и ее сестры жили в девичьей комнате, это было самое интересное место в городе Белостоке, куда собиралась молодежь. Туда приходили ученики реального училища и гимназии, туда же они приходили уже студентами, когда на каникулы возвращались в город. Здесь были многие впоследствии известные люди, между прочими изобретатель языка эсперанто доктор Заменгоф, который жил тогда в доме насупротив и дружил с моими тетками.