Города и встречи

После Могилева пошли белые мазанки и тополя, а вместе с изменением пейзажа начались разговоры о том, что в окрестностях пошаливают банды и были случаи ограбления петроградского поезда. На другой день рано утром нам предстояло прибыть в Киев, но к вечеру на станции Бахмач в наш поезд влез, грохоча винтовками, десяток красноармейцев в солдатских шинелях, но без погон. Они разместились в вагонах и стали на площадках в тамбурах. Ночь наступила рано, света в вагонах не зажигали, и поезд мчался в полном мраке по рельсам — только искры от паровоза иногда освещали путь.

Я забралась на свою верхнюю полку, подложила под голову чемоданчик и заснула. Ночью меня разбудил сильный толчок, и сверху с багажных полок посыпались вещи. Раздались голоса, спрашивали, что случилось, но никто не мог ответить. Я соскочила на пол, почти скатилась в промежуток между скамьями. Дети плакали, женщины причитали. Поезд стоял неподвижно в полной тьме. Мужчины из нашего вагона ощупью добрались до выхода, открыли дверь наружу и один за другим спрыгнули на насыпь, где уже копошилось довольно много пассажиров из других вагонов.

«Очевидно, крушение», — решили они. Стали чиркать спичками, зажигалками, и тут обнаружилось, что один из передних вагонов опрокинулся на бок, а следующие за ним взгромоздились на него и друг на друга. Кто-то дал команду всем выходить из вагонов и отойти в сторону, так как может пройти встречный поезд и надо для него очистить путь. Пассажиры потащили с насыпи вниз детей и тюки. Я прихватила свой чемоданчик и тоже спустилась с насыпи со всеми остальными. Встречного поезда не было и не было, но вскоре стало светать, и мы увидели, что наш паровоз тоже лежит под откосом. Потом вернулись красноармейцы, и командир сказал, что это бандиты разобрали рельсы в расчете на то, что им удастся ограбить вагоны.

Случилось это недалеко от переезда, где у банды были приготовлены возы и подводы, чтобы увезти добычу. Но, увидев, что поезд охраняется, они пустились наутек. Попытка преследовать их не удалась.

Когда совсем рассвело, оказалось, что надо послать несколько человек на ближайшую станцию и вызвать оттуда состав, чтобы перевезти людей, которые не могли же оставаться здесь, пока будет чиниться путь.

Красноармейцы не имели права покинуть наш поезд — «охраняемый объект», и на станцию по путям пошли немногочисленные мужчины — пассажиры поезда, их было всего человек пять-шесть. Они ушли, а мы, женщины и дети, остались.

Мы ждали часов пять, было томительно бродить по насыпи вдоль вагонов, а дальше отойти мы не смели. Наличные припасы мы давно съели, и осталась у нас одна жажда, которую мы никак не могли утолить, пока не выяснилось, что неподалеку от нас на полотне есть большая лужа. Понемногу мы привыкли к этой мысли и с удовольствием черпали из лужи кружкой, и даже матери поили ею детей. Наконец пришел долгожданный состав из паровоза и трех вагонов. Нас всех упихали туда, и поезд не торопясь пополз до ближайшей станции. Название этой станции я тогда забыла, но теперь вспомнила отлично, ибо оказалось, что название этого города сохранилось в моей памяти с гимназических времен. Это был Коростень, там когда-то находилась столица печенегов, и святая княгиня Ольга, правящая Русью за малолетством сына, послала на печенегов свои дружины, которые и взяли этот город: мудрая княгиня потребовала вместо дани по одному голубю с каждого двора, за что жители города благословляли ее, но в ту же ночь голуби с охапками пылающего сена, привязанными к лапкам каждого из них, вернулись по домам, и город сгорел. С этой станции я позвонила по телефону в Киев, чтобы сообщить, что я осталась жива, но, к моему огорчению, в Киеве никто и не слыхал о крушении и никто за меня не волновался.

Добравшись до Киева с небольшим опозданием, я занялась осмотром всего нового, что появилось там за последние пять лет. Новое встретило меня, еще когда я подъезжала. Вместо большого великолепного железнодорожного моста через Днепр появился узкий деревянный мост, по которому были проложены пути. Об этом мосте я и написала очерк в «Петроградскую правду» о том, что этот мост восстановлен и снова соединяет Россию и Украину[599].

22. Властительница дум (Лидия Чарская) [600]

Я очень уважала Алексея Петровича Крайского — не за его стихи, а за дружеский характер. Нас выбрали с ним вместе в местный комитет писателей, и после собраний мы часто возвращались вместе по домам. Как-то он проводил меня до Загородного проспекта и пожаловался:

— Надо еще идти на кружок в «Работницу и крестьянку». И так уже мало свободного времени! Хочется писать, а от кружка нельзя отказаться. Но через месяц обязательно уйду от них.

Сама не зная почему, я спросила:

— А кто вас заменит?

— Не знаю. Просил Панфилова, но у него кружок на Кировском заводе.

В то время все пролетарские писатели вели литературные кружки на заводах и фабриках Ленинграда. Но мне не предлагали кружков, хотя я была когда-то членом ЛАППА (Ленинградская ассоциация пролетарских писателей).