Города монет и пряностей

Держа свою скорбь перед собой, как фонарь, Василиск покинул город Аджанаб. С яростью, как с пикой наперевес, он пялился на всё, мимо чего проходил: заборы, конюшни, мельницы. Побеги базилика. Грядки чеснока. Поля чёрного, красного, зелёного, розового перца; кориандра, шафрана и зиры; коричные рощи и соляные равнины с кристаллами, похожими на лёд; ростки горчицы, кусты паприки и тонкие тёмные стручки ванили прямо на лианах.

Сказка о Клетке из слоновой кости и Клетке из железа (продолжение)

– Говорят, за выжженными, обращёнными в камень полями Аджанаба есть чистое горное озеро, на берегу которого преклонила голову удивительная фигура: жуткий каменный змей, покрытый каменными перьями, с митрой на голове и слезами на глазах глядит в воду, как в зеркало. То, что ты видишь у основания сцены, – наш мемориал в честь величайшего из всех голосов, осчастлививших Оперное Гетто, в честь Улиссы, дважды Герцогини, погибшей из-за неправильного платья.

Ариозо завершил рассказ взмахом руки и глубоким поклоном.

Аграфена закатила глаза.

– Ты же знаешь, всё было не так.

– А кто докажет, что я неправ? – возмутился тенор с головой шакала.

– Я! Ни один Василиск не смог бы убить все поля до единого, а ведь ни одного не осталось.

– Ага! Но корни, милая моя Фена, корни! Окаменение распространялось, пусть даже ты не замечала его в увядании листьев. И ведь ни один городской сад не пострадал. Лишь широкие поля, которые пахали волы. – Он удовлетворённым жестом скрестил руки на груди и повернулся ко мне: – Когда Орфея узнала, что случилось… Разумеется, на глаза Василиску попалась Улисса, он перепутал её со своей подругой! О, чем был бы театр без трагических ошибок? Так вот, когда Орфея обо всём узнала, она обезумела от скорби по обоим, а также по своему городу, про́клятому и сломленному. Кто знает, может, сумасшедшая Герцогиня до сих пор бродит по городу и скорбит у берега реки.

Разве не восхитительная сказка?

Я ответила, что да, безусловно.

– Если ты закончил, Ариозо, нам пора, – настойчиво проговорила скрипачка.

– Да-да, пусть река приведёт вас к насесту… Ты ведь поведёшь её вдоль реки? Это лучший и самый красивый маршрут. Но я уверен, что ты вернёшься и сыграешь для Герцогини в этом году. Поклянись! Никто не может играть Скорбь Василиска, как ты! И приводи с собой подругу. Она будет жемчужиной среди пустых кресел.

Ариозо чмокнул нас обеих в щёки, хотя в моём случае целовать пришлось дым, и вернулся на сцену, где разбирали красивые морские декорации и вместо них воздвигали лес с листвой из старой фаты.

Аграфена и впрямь повела меня вдоль реки Варени, пересекавшей город из угла в угол, вторя его извилистым улицам, словно Аджанаб был здесь всегда, а река припозднилась, и ей пришлось вилять между аллеями и бульварами, заменившими холмы да горы. Главные улицы вздымались над водой, точно видавшие виды утёсы; их основания резко уходили в сторону от течения. Косые тропы давным-давно рассыпались, превратившись в красные дельты, где ветхие лачуги рыбаков и шлюзовые сторожки стояли на руинах того, что когда-то могло быть переулком бакалейщиков.

Воды Варени, что спешили и бурлили, блистали всевозможными оттенками. В Каше всё в той или иной степени окрашено в цвета огня: красный и золотой, чёрный и белый, временами синий. Здесь мощный, волнующийся поток был розовым, изумрудным и кобальтовым; ярко-жёлтым и бездонно-чёрным; белым, алым и оранжевым; цвета индиго и серебра; золотым, с яркими бирюзовыми вспышками. Даже в чернильной беззвёздной ночи цвета мерцали. Всё кружилось, вертелось и вихрилось; около доков и причалов, уходивших далеко в воду, точно персты, взрывались радуги брызг – Варени была тёплой быстротечной рекой, обманчивой и глубокой.

Аграфена недолго следила за рекой, а потом, увидев мой потрясённый взгляд, хихикнула.

– Вон там, на севере, – она взмахнула рукой, – Портновский округ. Тамошние обитатели веками полоскали ткани в водах Варени, завершая их покраску. Вот река и пропиталась красками. Даже теперь, когда остался всего один паучок, по-прежнему плетущий бальные платья, цвета не тускнеют, и Варени по-прежнему яркая.

Скрипачка привела меня к самой воде, к высокой и тонкой колокольне без колокола; несколько подозрительных осколков бронзы лежали вокруг её основания. Внутри будто мерцал тёплый свет, но я не была в этом уверена. Вода, точно кровь, плескалась у самых ступеней.

– Здесь я тебя оставлю, – сказала Аграфена и, натянув длинную прядь, сыграла несколько медленных сбивчивых нот. – После ты найдёшь меня в том же дворике, и я отведу тебя назад, к рукам Симеона.

Она ушла; её красное платье колыхалось, а ноги выплясывали несколько быстрых па, когда она исчезла за выбитой дверью маленькой часовни. Я повернулась к колокольне – видимо, к насесту – и втянула воздух сквозь зубы. Варени пахла рыбой и льняным полотном. Дверь была лишь зияющим проёмом, и я нырнула внутрь, легко взлетела по длинной витой лестнице; дым струился за мной как тень.