Города монет и пряностей

– Кохинур, – сказал он однажды ночью, когда я сидела на коленях перед решёткой, чьи ножки в виде когтистых лап стали ржавыми и красными, будто огонь в очаге. – Давай я помогу тебе. – Он сглотнул. Его огненные глаза были широко открыты и выглядели так мило. – Давай я пожелаю за тебя и приму наказание, которое выдумает белохвостый Кайгал.

Он взял меня за руки, и я взглянула в его лицо, яркое и пылкое, точно мордочка молодой саламандры, впервые оказавшейся под седлом.

– Я просто хочу узнать её, Каамиль. Она должна быть здесь, в Каше, со своими потомками; сидеть на подушке из шёлка, синего как пламя; слышать, как они поют новые песни, от которых светятся уши. Её должны усыпать красными драгоценными камнями и красными фруктами; множество джиннов должны с любовью прижать её к груди. Она прикоснулась бы ко мне, и я бы вспыхнула; её серебряный огонь лизнул бы мои рёбра, и мы вместе спели бы о тьме в начале времён.

Из моих глаз потекли мерзкие солёные слёзы – влажные, бесцветные и бесполезные. Каамиль сложил разрисованные ладони и возвёл глаза к стропилам. Крысы пискнули и убежали… И вдруг на золотой решётке, которую мы раньше не видели, появилась книга с разноцветными страницами, казавшаяся в том почерневшем месте павлином среди воробьёв. У неё был переплёт из кожи ягнёнка и малахита, а страницы исписаны чернилами из моллюсков. На них была запечатлена история сердоликовой шкатулки, хранившейся в семье хозяйки шафрановых полей много-много лет. Но у цветов плохая память, и книга сообщала лишь то, что шкатулку увезли из родной страны в какой-то непритязательный, неухоженный городишко на задворках мира, где башни алы и уродливы, и что этот город её не заслуживал.

На следующий день Кайгал забрал у Каамиля глаз.

Сказка о Клетке из слоновой кости и Клетке из железа (продолжение)

Кохинур пристально глядела на меня поверх широкой и пёстрой головы своей саламандры.

– Аджанабцы ни разу не соизволили мне ответить. Герцог не написал ни одного письма. Когда Кайгал начал расследование, выяснилось, что город в упадке, и было решено, что Кашкаш не позволил бы столь богатому трупу лежать посреди пустыни, во власти блох. Хотя сведения получили благодаря измене Каамиля, совершенной из лучших побуждений, постановили разрешить вторжение. Я должна была найти её и прикоснуться к ней. – Голос Королевы Пепла превратился в низкое собачье рычание. – А потом старая Королева умерла, и её место занял невежественный уголёк из сточной канавы, которому нет дела до истории, как огню нет дела до спички.

– Теперь это не имеет значения, – сказала я. – Её нет.

– Она была моей, – прошептала Кохинур. В её серых глазах стояла мольба. – Как ты могла отнять её у меня?

– Она не была твоей матерью или моей. Джинны, что родились из её следов, были простой случайностью. У тебя нет на неё никакого права.

– Как и у тебя!

Я повесила голову, стараясь принять очень скромный вид.

– Пойдём домой, Кохинур. Давай вернёмся в наши Алькасары, будем пить угольное вино и петь новые песни: песни Аджанаба и Звёзд, песни о тигриных сердцах.

Она отбросила назад волосы, и её саламандра топнула сухими лапами.

– Это её город. Я возьму его штурмом и буду жить в её следах, пребывать среди этих красных камней, как пребывала она, и заберусь на каждую башню в городе, пока не найду, где ты её спрятала, не посмотрю ей в глаза и не получу свой огонь, а она – своих детей.

Я выпрямилась и положила руки на свои серебряные корзины на бёдрах.

– Невежественный уголёк из сточной канавы думает, что этому не бывать.

– Ты провела так много времени в жирных пальцах гиганта, что сошла с ума? Таково решение королей, королев и Кайгала. Ты ничего не можешь изменить!

Я попыталась улыбнуться, как следовало бы улыбаться Королеве, полностью владеющей собой. Наверное, у меня получилась кривая ухмылка, как у котёнка, который шипит на льва. Но я не могла допустить, чтобы аджанабцев сожгли. Просто не могла.

– Я могу пожелать, – сказала я.

Кайгал взревел:

– Ты не можешь! Это запрещено! В наших книгах нет ничего, что ты могла бы пожелать! Кашкаш никогда не пожелал бы поражения, проиграть битву и потерять город! Мы высушим твой язык, прежде чем ты произнесёшь хотя бы слово!

– Но если бы я могла, – резко сказала я, вскинув руки, полыхнувшие оранжевым и чёрным в лицо алых саламандр Кайгала, – если бы я могла пожелать разрешенную вещь, то, что сам Кашкаш вытащил бы из своей бороды с такой радостью, что небеса вспыхнули бы в ответ, вы не тронули бы мой язык и позволили моему желанию прозвучать?

– Ты не можешь пожелать спасения для этого города, – сказали они. – Ничто в твоих желаниях не может соприкоснуться с нашей волей.

– И тем не менее?

– Если такое есть в наших книгах, оно разрешено. Это закон Кайгала! Мы счетоводы, а не сенаторы.

Тогда я и впрямь улыбнулась: смогла улыбнуться. Мои зубы полыхнули белым пламенем. Я прижала ладони друг к другу.