Города монет и пряностей

Квартал, который Кашкаш выдумал для себя, превратился в трущобы, где в переулках горел огонь, а среди теней сверкали багровые зубы. Хрупкие башни выросли до самого Розового купола; их чёрные вершины вонзились в пространства между бледно-розовыми лепестками, а мы в башнях жили в такой тесноте, что наш дым сочился сквозь стены, языки пламени стреляли от пола до пола – пока Кашкаш поедал виноград в доме губернатора, советуя тому беречь деньги. До того момента, когда строители лесов завершили свою работу, джинны страдали и плакали в своих чёрных лачугах. Он же танцевал на осыпающихся верхушках башен, пламя клубилось в его глазах и искрилось на вонючем ветру; он выкрикивал стихи истекающим кровью закатам, кричал: «Эй! Пускай джинны горят тысячу лет!» Тем временем далеко внизу жители бараков вопили от восторга, утопая в грязи.

Мы жили так, потому что Кашкаш говорил: «Надо!» – и тряс своей бородой. У него ведь была самая длинная борода из всех. Потому монархов и определяют по столь странным критериям. Каждый трон требует свои любимые качества: самый жаркий огонь, самый сладкий голос и так далее. Кашкаш заявлял, что борода наделила его верховной властью. С чего нам думать иначе? Размахивая бородой, он сокрушил и загнал в шесть тонких башен целую расу. Сказал нам, что это лишь начало и что вскоре мы будем отдыхать на сердолике и шёлке, похожем на голубое пламя. Но дни и ночи перетекали друг в друга, а мы по-прежнему задыхались от тесноты.

Наконец наше терпение лопнуло: ужасный запах, непогребённые тела и обветшалые здания нас вконец измучили. Ведь некоторые ещё помнили травяные равнины. Вот о чём тебе не расскажут жрецы: Кашкаша задушили дымом на ступенях одной из башен, а его тело сожгли. Башни разобрали кирпич за кирпичом, и, когда миновала зима, от Квартала джиннов не осталось и обгорелой дощечки – всё заменил милый новый мрамор и висящие гобелены. Мы похоронили Кашкаша на главном перекрёстке нового города, который был так далеко от Шадукиама и нашего позора, как только представилось возможным. И мы ничего другого не желали, кроме того, чтобы собственными руками построить город из сердолика и латуни, с кушетками из шёлка, похожего на синее пламя, и с длинным бульваром, вымощенным бериллом, вдоль которого мы воздвигли шесть Алькасаров – по одному на каждую из прежних жутких башен.

Однако чувство вины овладело нами, как укротитель овладевает волей быков, и джинны построили статуи над тем местом, где похоронили Кашкаша. Его именем стали клясться, случившееся сохранили в тайне и дали новому городу имя Каш, надеясь отвратить гневный призрак и приманить часть красоты, некогда ему принадлежавшей. Миру мы говорим, что Кашкаш был велик, и только себе под нос шепчем: «Как хорошо, что нам удалось от него избавиться». Мы ни разу не видели, чтобы злобный призрак его длинной бороды блуждал по улицам, но никто не может сказать, помогло ли нам то, что мы сохранили память о нём незапятнанной. Мы ведь просто хотим обеспечить себе безопасность, верно?

Ты всё поняла, моя маленькая длинноволосая девочка? Теперь мы можем отправиться на обед? Если услышим, что ты снова клянёшься именем этой твари, вырежем твой язык, и делу конец!

Сказка о Клетке из слоновой кости и Клетке из железа (продолжение)

Я глядела, моргая, на Короля с Королевой, которые уставились на меня, как учителя на особенно тупую ученицу.

– П-понимаю, – сказала я. – Наверное, Королева должна быть готова услышать множество вещей, которые ей не хотелось бы слышать.

– Да уж, – фыркнула Кохинур.

Они показали мне Алькасар Углей с бестактной деловитостью, торопясь оставить меня одну. Наконец мы пришли в маленькую комнату, заполненную статуями из всевозможных видов камня от лазурита до турмалина. Я разинула рот, не знала, что сказать… Их были сотни, и каждая закутана в мерцающую шаль, у каждой – искусно вырезанное лицо: мужчины и женщины, человеки и не человеки, джинны и прочие; они отличалась одна от другой, как роза от черепахи.

– Что это за удивительные штуки? – воскликнула я.

Король Очага тихонько хихикнул.

– Это твои жёны, – сказал он.

Кохинур закатила глаза: